Шествие императрицы, или Ворота в Византию - [167]

Мечеть была упразднена, и в ней устроена церковь.

— Богу — Богово, — хмыкнул Потемкин. — Посвятим сей храм Георгию Победоносцу, покровителю христолюбивого воинства.

Он нам Бендеры до морозов отдал. Войну беспременно поскорей окончить надобно — израсходовались мы. Царьград от нас не уйдет, все едино будет наш, — убежденно закончил он.

Курьеры скакали в столицу с победными реляциями. Оттуда шли высочайшие поздравления. «Вы очаровательны, — писала Екатерина князю, — за то, что взяли Бендеры без потери одного человека». И вслед за этим: «Друг мой сердечный, князь Григорий Александрович, Попов приехал с Бендерскими ключами… От всего сердца теперь желаю, чтоб Христос помог тебе заключить честный и полезный мир, сей нам нужнее всего, к чему, кажется, теперь и есть надежда».

Полковник Гарновский доносил князю: «Подношу при сем сочиненные в Англии квартеты в честь победителя Бендер и Очакова… Имя Вашей светлости прославляется повсеместно и от Вас всего ожидают…» И деловито прибавлял: «Лент Андреевских нет и пол-аршина…»

К вящему удовлетворению князя, явился наконец и незаменимый Лашкарев.

— Долгонько же ты пропадал, Сергей Лазарич, я уж тут было собрался доверить тебе еще одного пашу — Бендерского, дабы ты представил его государыне. Да есть для тебя дела поважней. Эвон ее величество пишет мне: «…честный и полезный мир, сей нам нужнее всего…» На нас с тобою уповает в мирной негоциации.

— Я готов, ваша светлость, послужить со всем тщанием сему благородному делу. — Лашкарев наклонил голову. — Притом некоторые обстоятельства благоприятствуют.

— Какие же? — вскинулся князь.

— А вот какие. В Петербурге, сказывают, по вашему повелению отпечатан Коран. Это весьма кстати. Прикажите срочно доставить сюда некоторое количество сих священных книг, дабы я смог бы захватить их с собою в ставку великого везира. Это, знаете ли, важный козырь в нашей игре.

— Не помедлю. Вот при тебе и прикажу послать людей с курьерской скоростью за Кораном. И, не отлагая, письмо собственноручно государыне на сей счет пишу:

«Всеподданнейше прошу Ваше Императорское Величество повелеть прислать ко мне несколько экземпляров печатанного у нас Алкорана. При сношении ныне с турками может он с пользою быть употреблен».

— Понял: всеподданнейше прошу? Замедления, стало быть, не будет. Как только получим, отъедешь к везиру. Он ныне где обретается?

— Сколь мне известно — в Шумле.

— Ну вот. Ныне время весьма подходящее для дипломации.

Коран был прислан с истинно курьерской скоростью, и Лашкарев тотчас отправился в Шумлу в составе небольшого посольства, где был и Марк Гаюс, бывший портарь молдавский.

Великий везир и его советники поддавались туго. Они все еще уповали на своих союзников: Пруссию, Англию, Голландию, в меньшей степени на Францию, которую, похоже, бунтовщики-якобинцы вывели из игры. Была надежда и на Швецию, наскакивавшую на Россию с севера и уже грозившую Петербургу.

«Ехать вам с поспешностью к везиру, отдать мое письмо, — напутствовал светлейший Лашкарева. — Ежели станут торговаться, то наотрез сказать, что подтверждение старых трактатов… последняя черта моих требований…»

«Стоят на своем, — отписывал князю Сергей Лазаревич, — как деревянные чурки. Норовлю мелкими шажками продвигаться вперед».

Шажки были и в самом деле мелки, и он тратил все свое красноречие, дабы они становились чуть шире.

Но вот от Потемкина пришла ударная депеша, которая тотчас сдвинула дело:

«Во-первых, даю вам знать, — писал князь, — что со Швецией подписан вечный мир… с нашей стороны через генерал-поручика и кавалера Игельстрома, а от шведской стороны через первого обер-камер-юнкера барона Армфелта, безо всякого примешивания Порты. Везир говорил вам о перемирии. На что оно, когда мы мир сделать готовы? Кондиции, которые я предложил, суть крайние и маловажные: ежели ответ замешкается, то долго не ожидайте, ибо я терпеть не буду!»

Екатерина написала Потемкину: «Велел Бог одну лапу высвободить из вязкого места».

Дело оставалось за другой лапой. Но тут князь был настроен решительно и уступать туркам не собирался.

«Мое дело — мир или война, — писал он Лашкареву. — Скажите им с твердым уверением, что всяк их хитрости со мною бесполезны. Я сие вам повеление нарочно приказал написать по-турецки, чтоб вы им могли показать».

Хитрости, однако, продолжались. До той самой поры, пока под ударом Суворова не пал Измаил — твердыня Пророка. Хватка везира тотчас ослабла. Он стал задумываться. И молодой султан стал задумываться.

Чутье Потемкина не подвело. Он понял, что надобно оставить на время турецкую головку в оной задумчивости. Дозреют сами по себе.

Чутье подсказывало ему и другое: ему надо быть в Петербурге. Там из-под его ног уходила почва. Там входил в силу Зубов. Его следовало выдрать. Во многих смыслах этого слова. Сопляк, паршивец, ничтожество, шаркун паркетный, он взял верх над старухой.

Князь написал Екатерине: «Еду».

В ответ получил утвердительное письмо:

«Касательно до твоего приезда сюда, я тебе скажу, что лично я всегда рада тебя видеть, как сам довольно ведаешь… Но дело иначе, в том, в сих смутных обстоятельствах, чтоб не проронить важные минуты, которыми воспользоваться ты можешь, быв там, скорее, нежели здесь, для восстановления мира с турками по нашему желанию, итак, почитаю за необходимо нужное, чтобы тамо ожидал вестей о импрессии, кою сделает в Цареграде взятие Измаила; ежели они таковы, и сам усмотришь, что твой приезд сюда дела не испортит, мирные договоры не отдалит, либо раннее открытие кампании тем не остановится, тогда дозволяю тебе приехать с нами беседовать; но буде турки окажутся тебе к миру склонны, как легко быть может, паче же когда увидят, что, стараясь всячески набрать ныне войска, оные никак не идут и идти не хотят, либо раннее открытие кампании приездом сюда остановишь, тогда нахожусь в необходимости усердно тебя просить предпочитать пользу дел и не отлучаться».