Шестнадцатилетний бригадир - [9]

Комсомольцы рассаживались по диванам и стульям; ватников и полушубков не снимали. Толя, устроившийся у окна, потрогал железное ребро батареи центрального отопления и отдернул руку: лед, да и только! Нет ничего холоднее батареи в давно не топленной комнате.

Федотов сидел против Толи, ни на кого не глядя, ни с кем не разговаривая. Голову опустил на грудь, глаза закрыты — уж не спал ли?

Комсорг Андрей Чернышев встал, провел ладонью по белокурым вихрам, объявил собрание открытым. Его же выбрали председателем. Он предоставил слово для информации члену комитета Преснякову.

Пресняков, как всегда, был немногословен. Сдвинув густые брови на переносице и глядя в упор на Федотова, он изложил суть дела.

— Всем нам, конечно, трудно, — говорил он, окая. — Блокада, бомбежки, все такое прочее. Прямо скажу, комсомолец Федотов испугался трудностей и показал свой… — Пресняков остановился, подыскивая нужное слово, — свое гнилое нутро.

Толя посмотрел на Федотова и заметил, что у того слегка дернулись пальцы. Нет, не спал Володька.

— Федотов плюнул на все — на работу, на судоремонт, — продолжал Пресняков, — и залег под одеяло. Знать ничего не хочет, кроме того, что ему плохо. Толю Устимова обидел нехорошими словами, доктора обидел. Нянчились мы с ним, и так и этак подходили — товарищи ведь мы ему. Но прямо скажу: был Федотов нам товарищ. А теперь он нам не товарищ. Где у него комсомольская совесть? Пусть он ответит.

Пресняков сел. Возникла пауза, никто не просил слова, и председатель не торопил — будто сам задумался.

Пропела дверная пружина, в комнату вошел Троицкий. Приглаживая на ходу седые редкие волосы, прошел к свободному стулу возле пианино, сел, оглядел ребят. Встретившись взглядом с Толей, слегка кивнул ему. Толя опустил голову. Почему-то он испытывал теперь неловкость при встречах с Троицким.

— У кого есть вопросы? — сказал Чернышев.

— А чего спрашивать? — сказали из задних рядов. — Пусть сам встанет и объяснит свои безобразия.

— Ясно. Поступило предложение заслушать комсомольца Федотова. Нет возражений? Товарищ Федотов, дай объяснения собранию.

Федотов не шевельнулся, даже головы не поднял.

— Товарищ Федотов! — повысил голос председатель, и чуткие подвески на люстре зазвенели. — Ты что, отказываешься отвечать собранию?

Федотов вскинул голову, вспыхнули злыми огоньками его темные глаза. Сказал, как отрезал:

— Отказываюсь!

— Ты, может, и от комсомольского билета отказываешься? — не выдержал Кривущенко.

Но Федотов уже снова сидел в прежней, безучастной позе, только пальцы чуть вздрагивали.

Кривущенко с грохотом отодвинул стул и попросил слова.

— Я, товарищи, в вашей организации на временном учете, — начал он, — пока, значит, наш корабль на ремонте стоит. Я вот смотрю на Федотова и думаю: на каком учете данный товарищ стоит в комсомоле? И отвечаю: на временном.

— Точно! — крикнули сзади.

— Он что думал? Он думал: комсомол — это так, тары-бары, плати членские взносы да ходи на собрания тянуть руку. А как трудное время пришло и с комсомольцев спросили: а ну, дорогой товарищ, помоги теперь Родине, жизни своей не пожалей, — так он считаться начал! Нырь под одеяло! Пускай, мол, другие, которые дураки, работают и кровь проливают! — Кривущенко проглотил крепкое слово, чуть было не сорвавшееся с языка, и продолжал: — Ремонт у нас чересчур медленный. По плану мы уже должны опрессовку отсеков делать, а мы еще только с набором возимся. Тянем, тянем, как кота за хвост. Так дело не пойдет, ребята! А ну начнись сейчас наступление на Ленинградском фронте, чем мы поможем? То-то и оно, что ушами только похлопаем. Стыд и позор нам на всю Балтику! Это такие, как Федотов, тащат нас назад! Гнать надо таких временных из комсомола — вот и весь разговор!

От резкого взмаха кривущенковской руки погасла коптилка, стоявшая на столе. Председатель чиркнул зажигалкой, зажег ее снова.

Выступили еще несколько ребят. Потом слова попросил Толя.

— Давай, Устимов, — кивнул Чернышев. — Ты его лучше всех знаешь.

— Товарищи! — волнуясь, начал Толя. — Мы с Федотовым вместе в комсомол вступали. В один день нас принимали. И еще Костя Гладких… Все в один день… Костя теперь лежит в госпитале, раненный в голову. Три дня без сознания был… А за Федотова мне стыдно, до того докатился, что из комсомола выгонять надо. Только о себе думает, как бы обед не проспать. А от товарищей отвернулся… Володя! — крикнул Толя, и Федотов невольно поднял голову. — Ты думаешь, нам легче, чем тебе? И нам всем голодно… И у меня родители под оккупацию попали… Чем лучше мы работать будем для флота, тем скорее Гитлера разобьем, родных наших освободим. А ты… ты дезертир!

Он выкрикнул это слово, неожиданно пришедшее в голову, и остановился, сам пораженный его страшным смыслом. Никогда в жизни не приходилось ему так обвинять.

Федотов молчал. Лицо его, обращенное к Толе, было бледно.

— Все у тебя, Устимов? — спросил Чернышев.

— Нет, я еще вот что хотел сказать. Кривущенко правильно говорил, что с ремонтом мы очень тянем. А можно сделать быстрее… Я вот думал насчет долевого погиба листов. Чтобы согнуть лист, мы делаем специально постель. На это времени много уходит да и рабочих рук. А что, если взять лист, приподнять один край на талях и нагревать его? Лист провиснет и, по-моему, своим весом…