Лёне вдруг стало жалко Аню. Разумеется, лезть к ней с разными сочувственными словами он не мог. Он просто встал, оглянулся на дверь, нет ли ещё учителя и, подойдя к Эммке, молча саданул её кулаком в бок.
Эммка ойкнула.
— Что дерешься?
Лёня ответил:
— Знаю что!
И сел на место, косясь на Аню. Но та ничего не заметила.
— Алгебру переписал? — спросил Зайцев.
— Да нет ещё…
— А мне надо.
Нахмурившись, Лёня отдал Зайцеву тетрадь и сразу услышал:
— Возьми у меня.
Аня протягивала свою, аккуратно обернутую в синюю бумагу с белой наклейкой посередине.
Он подумал и взял, не сказав ни слова.
А когда кончился последний урок, Аня попросила:
— Подожди меня.
Подбежав к шкафчику, она вытащила из него рулон, который принесла во время уроков.
Лёня понял, что Смирнова всё-таки надумала идти к нему домой.
Конечно, рассчитывать на то, что он сам сообщит о собрании матери, ей не приходится, а задание учительницы когда-нибудь выполнять надо. Ну и пусть идёт! Матери дома всё равно нет, не опасно.
Он молча вышел из класса, спустился вслед за Аней по лестнице.
И вот они снова на крыльце школы, на том самом месте, где вчера отбивал чечётку Андрюшка.
Лёня хмуро огляделся. Субботний вечер светел и шумен. Много гуляющих. Откуда-то издалека доносится музыка. Золотится закатом безоблачное небо. Значит, и завтра будет хорошая погода. Недаром Кузеванов только что опять громогласно напоминал о походе в лес.
Аня задержалась, поправляя на голове вязаную шапочку. Ей пришлось для этого низко согнуться, потому что длинный рулон, зажатый под мышкой, нырял вниз, а обе Анины руки были заняты: в одной — портфель, в другой — пачка толстых книг.
Лёня кивнул на рулон:
— Зачем он тебе?
Она ответила:
— Для выставки. Таблички писать.
— Какие таблички?
— Надписи на экспонаты. Кто принес.
— Сама будешь?
— Сама, — вздохнула Аня.
— А Димка что же? Он про выставку всё кричал.
— Не хочет теперь. Говорит: «Я только для своего звена буду».
— А Гроховский? Он ведь умеет рисовать. И ты с ним…
Лёня хотел сказать, что видел, как Аня говорила сегодня с Гроховским, но раздумал признаваться, что следил за ней, и заметил:
— Ты с ним давно уговаривалась, чтоб нарисовал.
— И он не хочет. Торопится тоже для выставки рисунки кончить, чтоб их звено на первое место вышло.
— Оба, значит, о себе заботятся, а ты как хочешь? Так, что ли?
— Ничего, — примирительно произнесла Аня. — Как-нибудь. Я вот, Лёня, у тебя спросить хотела.
— Ну?
— Про подпись к вашему альбому. Гроховский мне заявил, что совсем от него отказывается. Галкин, дескать, со мной теперь не разговаривает, пусть и фамилии моей на альбоме не будет, а то, говорит, может, ему не понравится. Вот я и хотела узнать, как теперь быть: тебя одного писать или с ним?
— Вот ещё! Раз делал, значит пиши. Как Таисия Николаевна решила, так и пиши!
— Ну и правильно, — обрадовалась Аня. — Я знала: ты одного себя не захочешь!
— Вот ещё! — повторил Лёня.
Аня ударила по сползавшему рулону портфелем и пошла.
Лёня посмотрел на неё растерянно:
— Стой! А зачем мне ждать велела?
— Да вот про альбом спросить.
— И всё?
— Всё.
Он молчал, явно не зная, что ещё сказать.
— Попросила бы всё-таки про надписи-то, — надумал он наконец.
— Кого попросишь?
— А давай мне!
— Тебе?
Он сам не понимал, как у него вырвались эти слова. И сразу сделал независимое лицо, шаря глазами по земле, чувствуя, что Смирнова смотрит на него пристально, в упор.
— А ты разве умеешь?
И прежде чем он собрался ответить, она торопливо заговорила сама:
— Это, конечно, не трудно, сумеешь… Только сейчас я сделаю, а ты потом ещё… Ладно?
— Ладно, — согласился он с облегчением, искренне благодарный ей за то, что она выручила его из глупого положения, в котором он оказался по собственной вине: никогда не рисовал и вдруг напросился! Правда, уж очень хотелось хоть чем-нибудь помочь Аньке. А то хлопочет, хлопочет и даже спасибо ни от кого не дождётся!
— Ладно, — повторил он, продолжая глядеть в землю.
— А в лес с нами ты пойдешь? — спросила Аня.
— Пойду….
Она зашагала по тротуару, придерживая локтем сползающий рулон.
Лёня остался на месте.
Андрюшка Лядов ждал сейчас у себя — ведь условились опять смотреть вместе кино. Только к Лядову идти не хотелось.
Лёня направился к своему дому следом за Аней, но не догоняя её.
И весь этот вечер он просидел за столом, переписывая алгебраические выражения из Аниной тетрадки, такой аккуратной и чистой, что к ней было боязно прикасаться руками.
Глава 21. «Скорее на сбор!»
Воскресенье выдалось на славу. Лёня приподнял с подушки голову и посмотрел в окно. Во дворе между корпусами ещё лежали холодные синие тени. Небо чистое и голубое, тоже казалось холодным, но чувствовалось: солнце обогреет — ночная прохлада исчезнет бесследно.
Лёня решил ещё поспать, но встала мать, начала ходить по комнате, стучать посудой, хлопнула дверью, а соседка за стенкой включила радио, и сон уже не шёл, хотя Лёня упорно не открывал глаз и ворочался с боку на бок, натягивая на уши одеяло. Наконец прозвучал голос матери:
— Вставай, сынок.
Затарахтела сковородка — очевидно, мать собиралась печь оладьи.
Лёня, вздохнув, потянулся. Он подумал, что можно не очень торопиться: времени до двенадцати много. Однако понежиться не удалось: мать попросила срочно нащепать растопки для плиты. Лёня вскочил, приседая, выкинул раза два в стороны руки, потом сунул босые ноги в тапочки и, как был в одной майке, поддергивая трусики, побежал в кухню.
