Шестеро. Капитан «Смелого». Сказание о директоре Прончатове - [47]

— Отдать левую!

Плот отдирается от берега, крутой извилиной выходит в протоку. Капитан что-то говорит Вальке, и штурман нагибается над переговорной трубой. Над «Смелым» гаснет черный столб дыма, машина передыхает, но плот, уже взяв разгон, плавно струится из узкой гавани. Точно живой, идет плот по протоке.

— Так держать! — командует Валька.

Капитан отрывается от поручней, переходит на корму парохода, с которой лучше виден Ярома, стоящий рядом с кривой ветлой. Капитан машет рукой. Ярома отвечает. Он хорошо еще видит маленькую фигуру капитана, рубку, султан дыма, разноцветные колесики спасательных кругов. Потом яр заслоняет пароход, видны только мачты, а еще через мгновенье — не видно ничего, лишь плывет плот — далекое продолжение «Смелого». А потом и плота нет — быстро мелькают головка, сплавщики у ворота и маленький красный флаг.

Ярома остается один. «Все!» — бормочет он, когда головка скрывается за яром. Убежал капитан! Тяжелое предчувствие охватывает сплавщика… Представляется Яроме, как на будущий год прибежит на сплавной участок капитан Валька Чирков, рассеянно поздоровается с Яромой и пойдет распивать пузатый графинчик водки с дружком Гребневым, и будут говорить они о своих, непонятных Яроме, делах, смеяться и совсем забудут о капитане и о нем, старом сплавщике Яроме. Пройдет еще год, два, и принесет Ярома справку на серой бумаге, где сказано, что износился он. А по сплавному участку станет бегать новый начальник, такой же молодой и суматошный, как Валька Чирков.

— Товарищ начальник! — слышит позади голос Ярома. Старик оборачивается, недовольно смотрит на Гребнева.

— Собрали лес, Степан Григорьевич… — виновато, смущенно говорит Гребнев, — оплошка вышла…

— То-то! — отвечает Ярома и с непонятным любопытством разглядывает Гребнева. У парня крепкое обветренное лицо, широко поставленные серые глаза, маленький пухловатый рот очерчен твердо; на виске розовый шрам — царапнуло до кости бревном года два назад, когда в половодье разбирали затор на реке. Хорошее, смелое лицо у парня, а смотрит в сторону, виляет взглядом, чтобы не встретиться с глазами Яромы.

Начальник сплавного участка проводит ладонью по усталому, посеревшему лицу. Словно наяву встает перед ним сияющий, счастливый Валька Чирков… Бежит навстречу капитану, лучится смехом, радостью, любовью к Борису. «Моя надежда!» — произносит ревнивый голос капитана, затем Ярома слышит себя: «Мальчишка!» От этого голоса на душе становится муторно, тревожно. Затем перед глазами опять Валька Чирков, стоящий на мостике «Смелого», кричащий в рупор начальственно, уверенно. И фигура капитана рядом с ним — спокойная, доброжелательная…

— Собрали лес… — повторяет Гребнев, немного удивленный молчанием начальника, рассеянностью его обычно сурового взгляда. — Собрали…

— Хорошо, хорошо! — говорит Ярома.

Гребнев молчит. Он не понимает, что случилось с Яромой.

Майское солнце светит на сутулую спину Яромы. Идет он неровно — останавливаясь, раздумывая.

Глава пятая

1

Над «Смелым», невидимые в эфире, бегут точки и тире:

«Отбуксировал Чичка-Юле плот двенадцать тысяч четыреста кубометров тчк Готовьте запани тчк Через два дня войду Вятскую протоку тчк Держите связь нами тчк Валов тчк».

Пальцы радистки Нонны в эфире вызывают бурю. Перебивая друг друга, захлебываясь, посвистывают передатчики диспетчерских, районного управления пароходства, обкома партии, лесосплавной конторы, лесозаготовительного комбината…

«Валов забуксировал Чичка-Юле плот двенадцати тысяч четыреста кубометров тчк… „Чапаев“, вызываю „Чапаев“. Большая новость! Валов буксирует двенадцать тысяч с лишним!» После телефона — опять точки и тире:

«Обком партии возлагает персональную ответственность на директора сплавной конторы за безаварийную постановку плота тчк Обеспечьте наличие достаточно мощной гавани тчк Ваш адрес выехал работник обкома тчк».

Отстукав положенное количество точек и тире, откричав в металлический колпачок, Нонна Иванкова, скользнув взглядом по зеркалу, поднимается на палубу.

Капитан сидит на привычном месте: в кресле с подлокотниками. Он читает радиограммы, пошевеливая губами.

Прочитав, говорит:

— Н-да!.. Шуму много подняли… Ну, да ничего не попишешь — запань нам нужна…

Нонна уходит.

— Продолжай! — обращается капитан к боцману Ли, который устроился на корточках рядом с ним. В руках боцмана растеребленные ветром бумаги, за ухом — толстый плотничий карандаш; пришептывая, боцман считает про себя.

— Девятьсот! — зажмурившись от напряжения, подводит итог он.

— Мало! — цокает капитан. — Этих денег только на мясо и хватит… Плохо, Ли, плавать по реке и не есть рыбу! Ты уж как-нибудь до Лугового протяни!

— Ты сам виноватый! Шибко жирно кормил ребят. Теперь кушаки подтягивай!

— Неужели всего девятьсот осталось?

— Копейка в копейку!

Капитан надвигает на нос очки… Боцман прав: судовой котел съел за порожний рейс больше половины капитанских сумм на питание. «Ели знатно!» — думает капитан, вспоминая случай, после которого он велел продуктов не жалеть. Как-то утром заметил капитан, что матрос Петька Передряга на вопросы отвечает бумчанием, невнятно; пригляделся и увидел — Петька хрумкает сухари. «Не завтракал?» — спросил капитан. Петька ответил, что завтракал, но почему-то захотелось сухарей… В этот же день капитан приказал увеличить раскладку, пригрозив наказать повара, если у ребят будет оставаться в желудках место для сухарей.