Шестеро. Капитан «Смелого». Сказание о директоре Прончатове - [46]

Ярома и капитан в последний раз осматривают учалку. Здесь же, на чурбачке, отдыхает механик Уткин. Скрестив темные руки на груди, жадно дышит смолевым воздухом.

Десятки лет плавает капитан с Уткиным, и десятки лет с точностью машины механик перед грузовым рейсом выходит на часок проветриться на берег. Борис Зиновеевич несказанно удивился бы, если бы этого не произошло.

Перед Яромой и капитаном толпятся сплавщики, которые пойдут на головке.

— Смо-о-о-отрите!.. — грозит пальцем Ярома. — Секунда промашки — все к черту полетит! Не спать, не пить! Упреждаю — кто выпьет, беги на Обскую губу, а все одно найду и спущу шкуру!.. От зари до зари дежурить у ворота и на сигналах… Ты, Федот, особливо смотри — спать здоров. Смо-о-о-о-три!

Сплавщики — неловкие, скованные одеждой, — мнутся, басят:

— Это так!.. Сполним в точности!

Здоровы, сильны, опытны ребята — не впервой идут на плоту, но и они озабоченно покряхтывают, оглядывая небывало громадный, щукой завернувший хвостину за яр двенадцатитысячный плот.

— Велик, что сказать, оно, конечно… А так довести должны бы! — говорит старшина плотовщиков.

— Ну, давайте, ребята, на головку! — разрешает наконец Ярома. — По местам! И блюди, чтоб ни одной зацепки!

По-медвежьи переваливаясь, подхватив на широченные плечи мешки с провизией, теплой одеждой, уходят сплавщики. Их окружают жены, ребятишки, провожают до самого плота. Толпа на берегу смолкает. Раздаются голоса: «Хорошо подзаробят ребята!.. Шутка ли — двенадцать тысяч четыреста!» — «Н-да, и на четушку небось останется!» Под веселый разговор, под благоговейное молчание и вздохи родных сплавщики ступают на головку плота — серьезные, солидные, крепкие.

Считанные минуты остаются до отхода «Смелого».

Прямо с борта парохода, минуя трап, спрыгивает на берег Валька Чирков. Выскакивает на яр, гикнув, прыгает с карчи на карчу, бежит к капитану — открытый ветру, солнцу, людям. Радость бьет из Вальки, как пар из котлов готового в рейс «Смелого».

— Борис Зиновеевич! — кричит Валька, хотя стоит уже рядом с капитаном. — Борис Зиновеевич! Готов к отправлению.

— Тише ты, труба иерихонская! — морщится Ярома.

— Есть тише! — по-прежнему счастливым голосом орет Валька.

— Хорошо, Валентин! — кивает капитан. — Иди на пароход… Я сейчас!..

Ярома насмешливо цыкает, махнув рукой, говорит так, словно приляпывает печать:

— Мальчишка! Какой это помощник — шантрапье!

— Валька? — вздергивает брови капитан.

— Он! — охотно подтверждает Ярома, и тогда раздается тихий голос Уткина, который молчал час кряду:

— Прирожденный капитан! — замечает Уткин и, не интересуясь реакцией Яромы, принимает прежнюю позу — спокойную, созерцательную, точно и не он неожиданно вступил в разговор. Ярома хмыкает.

— Спиридон прав! — серьезно поддерживает капитан. — Чирков рожден речником. От отцов и прадедов унаследовал моряцкую жилку.

— Умишко у него, наблюдаю, безвычурный! — не сдается Ярома.

— Зря, Степан! — уже ревниво говорит капитан. — Валентин — моя надежда! В полночь разбуди парня — скажет, что под днищем «Смелого».

Не слышит Валька Чирков этих разговоров — врывается на пароход, дергает рычаг сифона, сквозь густой рев «Смелого» кричит в машинное отделение: «Товсь! Побежим скоро!», тем же стремительным аллюром выскакивает на причальный мостик, становится рядом с машинным телеграфом. И чудное дело происходит с Валькой — успокаивается штурман, унимает сумятицу рук, ног, гонит с лица восторженную улыбку. Руки твердо и властно ложатся на медные поручни, ноги находят устойчивую позу, глаза наполняются начальственной влагой, а крутой юношеский подбородок задирается вверх, показав две твердые складки. Мелко вздрагивающая под ногами палуба вливает в Вальку уверенность, солидно округляет движения, взрослит двадцатидвухлетнего парня, отняв наносный разухабистый шик, расхлябанность.

— На корме! Не зевать! — покрикивает Валька, и капитан незаметно для Яромы улыбается: в голосе Чиркова он слышит свои, капитанские, интонации, да и фраза — его.

— Надо бежать! — обращается к Яроме капитан.

— Отваливай! — хрипит Ярома.

— До свиданья! — Капитан протягивает руку.

— Отваливайте, отваливайте! — Ярома хватает руку капитана, судорожно сжимает и сейчас же отпускает. — За лежнями приглядывайте.

— Добро, Степан! Речники спускаются под яр…

Снова ревет «Смелый» — один длинный гудок, три коротких и еще один длинный. С деревянным грохотом падают трапы, змейками уползают на пароход швартовы. Торопливые слова команды, крики, звон меди, первые звуки поршней доносятся до Яромы. На причальном мостике стоит Валька Чирков и, прижав к губам рупор, командует сплавщиками. Капитан рядом с ним, облокотился о поручень, посматривает, как на плоту отдают швартовы.

— Немного попридержать! — гремит рупором Чирков.

В воздухе снова мелькают канаты, плот скрипит; булькают, падая в воду, комки глины с яра, у берега завиваются глубокие воронки. Медленно, нехотя передняя часть плота двигается за пароходом, а сам плот точно пристыл к берегу. «Смелый» натуживается, яростно бьет плицами, буксирный трос тревожно звенит. «Зачем держит швартову?» — сердито думает Ярома, торопливо затягиваясь папиросой. Он собирается крикнуть капитану, чтобы освободил швартову, но Валька опережает его: