Шестеро. Капитан «Смелого». Сказание о директоре Прончатове - [39]

— Иван Захарович! — говорит Костя. — Дунул бы в гармошку.

— Иди-ка!.. — лениво отвечает кочегар.

— Вот именно! — обрадовавшись, вступает в разговор Валька Чирков. — Шел бы ты, Костя… куда-нибудь…

Лука Рыжий протягивает руку к сигналу, жмет: над рекой разносится тоненький свисток «Смелого». Гремит рулевая машинка, слышно, как по борту ползет, царапая дерево, штуртрос. Пароход слегка покачивается, сваливается на борт.

Солнце, повернувшись, светит сбоку. Костя щурится, зевает и вдруг, так и не успев зевнуть до конца, соскакивает со скамейки, перегибается через леер и, прикрыв губы руками, чтобы не услышал капитан, зовет:

— Петька! Передряга, на палубу!

Из палубного люка появляется Петька, останавливается перед капитаном, ждет приказаний.

— Товарищ Передряга, сюда! — подмигивает Костя.

Валька Чирков заинтересованно поворачивается к матросу. Парнишка одет смешно — на нем замызганные брюки галифе, рыжие сапоги, а вместо фуражки — зимняя шапка из собачины. Матрос Петька Передряга бережет новую матросскую форму: надевает ее только перед выходом на берег.

— Матрос Передряга, отвечай! — тихо говорит Костя, когда Передряга отходит достаточно далеко от капитана.

— Ну!

Костя подбоченивается, вздергивает голову, один глаз прижмуривает.

— Отвечай!.. Что должен предпринять часовой, если к вверенному ему объекту приближается неизвестный?

— Ну! — мнется Петька.

— Не нукай! Что должен делать часовой?

Боцман Ли отрывается от кораблика, морщинисто улыбается Петьке:

— Не стесняй, Петька, отвечай… Хорошо отвечай!

— Отвечай, матрос Передряга!

Духом выпаливает Петька:

— Стрелять из ружья.

Валька Чирков тихонько хохочет. Иван Захарович переворачивается с боку на бок, подносит гармошку к губам, издает протяжный мелодичный звук. Боцман укоризненно покачивает головой:

— Неправильно! Сначала надо сказать: «Кто идет?..» Сразу стрелять нельзя. Своего убьешь, товарища убьешь. Надо говорить: «Кто идет?» Потом надо сказать не ружье, а винтовка.

— Повтори! — требует Костя. — Так! Теперь отвечай, что нужно сделать с часовым, если на вверенный ему объект пробрался шпион?

— Судить… — колупая палубу сапогом, отвечает Петька.

— Правильно! А теперь скажи, матрос Петька Передряга, что мы должны сделать с тобой, который пропустил на судно козла?

Петька Передряга вскидывает длинные ресницы, оторопело открывает рот. От обиды, от неожиданности он начинает шмыгать носом и сопеть. Боцман Ли видит это и соскакивает с леера, взмахивает маленьким сухим кулачком.

— Костя, большой матушка! Чего привязался к Петьке, отставай! — Щелочки глаз боцмана блестят сердито, и, вероятно, от этого на палубе становится еще веселее. Петька Передряга переступает с ноги на ногу, томится.

— Валентин! — обращается к штурману капитан. — Присматривай за курсом…

Отложив книгу, капитан сдвигает на лоб очки, неторопливо массирует уставшие веки пальцами.

— Иди сюда, Хохлов! — приглашает он, найдя взглядом Костю.

Речники замирают. Штурвальный, незаметно подмигнув Вальке Чиркову, идет к капитану.

— Слушаю! — по-уставному вытягивается Костя, а сам старается сообразить, что сделает капитан, как будет «снимать стружку».

Обычно Борис Зиновеевич делает так: сперва легкая проработка с глазу на глаз, потом — в случае необходимости — общее собрание, на котором капитан тяжело вздыхает и поговаривает насчет того, что, пожалуй, на берегу он легко терпел бы подобное, но на судне, где дисциплина превыше всего, склонен к тому, чтобы… В общем, он пока удерживается от выводов, пусть их делают товарищи… Говорит в это время капитан скучными, незнакомыми словами: «Превыше всего… Выводов я не делаю! Есть поступки и проступки!» Костя предпочитает разговор с глазу на глаз, когда Борис Зиновеевич со смаком, точно от арбуза откусывает, произносит любимую ругань: «срамец». Совсем хорошо, когда капитан накричит, тогда можно ходить с обиженным видом, ожидая, что Борис Зиновеевич, устыдившись, начнет замаливать грехи. «Ладно, Костя, оба виноваты. Покричали, и будет!» — «Да ведь как кричать! Ежели напрасно, то оно обидно!» — всегда говорит в таких случаях Костя. «Как напрасно! Ты же вышел на вахту в грязной робе!» — «Пятнышко — не грязь!» — упирается Костя, но тон сбавляет, — как бы снова не рассердить капитана упоминанием о пятнышке, которое во весь воротник. Сбавляет тон, и наступает мир… Хорошо! Самое же страшное — общее собрание.

Раздумывает и капитан. И сквозь шум и гам слышен сердитый голос капитана:

— Марш, Костя, с палубы! Чтоб я тебя, зубоскала, здесь сегодня не видел!

На палубе взрывается второй раз за день здоровый, ошеломляющий, громкий хохот ребят. Иван Захарович наяривает на губной гармошке «Камаринскую», трясет от восторга длинными ногами. Кричит боцман Ли:

— Правильно, капитана. Большой матушка, Костя Хохлов!

Матрос Петька Передряга заливается колокольчиком.

И все так же сердито, из-под выпуклых очков, но с зажатой в краешках губ усмешкой капитан грозит пальцем:

— Вы тоже, срамцы, выкамаривать здоровы! Смо-о-от-ри-те у меня!

Затем командирским голосом:

— Матрос Передряга, замените штурвального Луку Рыжего.

Как слива солнцем, наливается радостью лицо Петьки. Кидается парнишка в рубку, в нетерпении оттолкнув Луку локтем, дрожащими пальцами хватается за штурвал. Осторожно, понимающе улыбаясь, Лука выходит из рубки.