Шестёрки-семёрки - [49]

— Опять вы пускаете в ход ваши детективные методы! — воскликнул Рейнгельдер, улыбаясь во весь рот и покачиваясь от смеху. — Ладно, готов побиться об заклад на выпивку и сигары, что вы никак не отгадаете, чем я сегодня завтракал.

— Идет! — ответил Джольнс: — сосиски, черный хлеб и кофе!

Рейнгельдер подтвердил правильность диагноза и заплатил пари.

Когда мы пошли дальше, я обратился к моему другу за разъяснением:

— Я думаю, что вы обратили внимание на яичные пятна на его груди и подбородке?

— Верно! — отозвался Джольнс: — я именно с этого и начал! Рейнгельдер — очень экономный и бережливый человек. Вчера яйца на базаре упали до двадцати восьми центов за дюжину. Сегодня же они стоили сорок два цента. Рейнгельдер вчера ел яйца, а сегодня уже вернулся к своему обыденному меню. С такими мелочами необходимо считаться: они очень значительны. С ними знакомишься в приготовительном классе: это — арифметика нашего дела!

Когда мы вошли в трамвай, то сразу увидели, что все места заняты преимущественно женщинами. Мы с Джольнсом остались на задней площадке.

Приблизительно посреди вагона сидел пожилой господин с короткой седенькой бородкой, который производил впечатление типичного, хорошо одетого ньюйоркца. На следующих остановках в вагон вошло еще несколько женщин, и уже три-четыре дамы стояли около седого господина, держась за кожаные ремни к выразительно глядя на мужчину, который занимал желанное место. Но тот решительно удерживал свое место.

— Мы, нью-иоркцы, — сказал я, обратись к Джольнсу, — настолько утратили свои былые манеры, что даже на людях не придерживаемся правил вежливости!

— Очень может быть! — легко ответил Джольнс: — но этот господин, о котором вы, вероятно, сейчас говорите, уроженец Старой Виргинии и притом очень вежливый и услужливый человек! Он провел несколько дней в Нью-Йорке, тут же с ним его жена и две дочери, и все они сегодня ночью уезжают на Юг.

— Вы, оказывается, знаете его? — воскликнул я смутившись.

— Я никогда в жизни, до тех пор, пока мы не вошли в вагон, не видел его! — улыбаясь, ответил детектив,

— Но тогда, во имя золотых зубов Эндорской ведьмы, объясните мне, что это значит! Если все ваши заключения сделаны лишь на основании одной видимости, то не иначе, как вы призвали на помощь черную магию!

— Нет, это привычка к наблюдениям, и ничего больше! — ответил Джольнс. — Если этот старый джентльмэн выйдет из вагона до нас, то надеюсь, что мне удастся доказать вам всю правильность моего вывода. Через три остановки господин встал, с намерением выйти из вагона. В дверях мой друг обратился к нему:

— Простите великодушно, сэр, но не будете ли вы полковник Гюнтер из Норфолька, Виргиния?

— Нет, сэр! — последовал исключительно вежливый ответ: — моя фамилия, сэр, — Эллисон! Я — майор Унфельд Р. Эллисон, из Ферфакса в том же штате. Я, сэр, знаю очень много людей в Норфольке — Гудришей, Толливеров и Кребтри, сэр, но до сих пор я не имел удовольствия встретить там вашего друга полковника Гюнтера. Весьма рад доложить вам, сэр, что сегодня ночью я уезжаю в Виргинию, после того как провел здесь вместе с женой и тремя дочерьми несколько дней. В Норфольке я буду приблизительно через десять дней, и, если вам угодно назвать мне ваше имя, то я с удовольствием повидаюсь с полковником Гюнтером и передам, что вы справлялись о нем.

— Душевно благодарю вас, — отозвался Джольнс: — уж раз вы так любезны, то я прошу передать ему привет от Рейнольдса. Я взглянул на великого нью-йоркского детектива и сразу заметил выражение печали на его строгом, с четкими линиями, лице. Самая маленькая ошибка в определении всегда огорчала Шенрока Джольнса.

— Вы, кажется, изволили говорить о ваших трех дочерях? — спросил он джентльмэна из Виргинии.

— Да, сэр, у меня три дочери, самые очаровательные девушки во всем графстве Ферфакс! — последовал ответ

С этими словами майор Эллисон остановил вагон и начал спускаться со ступенек.

Шенрок Джольнс схватил его за руку.

— Один момент, сэр! — пробормотал он учтиво, и только я уловил в его голосе нотку волнения: — я не ошибусь, если скажу, что одна из ваших дочерей — приемная?

— Совершенно верно, сэр! — подтвердил майор, уже стоя на земле: — но какого дьявола… каким образом вы узнали это? Это — превосходит мое понимание…

— И мое — сказал я, когда трамвай двинулся дальше. Оправившись после своей явной ошибки, Шенрок Джольнс уже вернул себе свою обычную ясность и наблюдательность, а вместе с тем и спокойствие. Когда мы вышли из вагона, он пригласил меня в кафе обещая познакомить с процессом своего последнего изумительного открытия.

— Во-первых, — начал он, когда мы устроились в кафе: — я определил, что этот джентльмен — не нью-йоркец потому, что он покраснел и чувствовал себя неловко и неспокойно под взглядами женщин, которые стояли около него, хоть он и не встал и не уступил никому из них своего места. По внешности же его я легко определил, что он скорее с Юга, нежели с Запада. А затем я задался вопросом: почему он не уступил места какой-нибудь женщине в то время, как он довольно, но не достаточно сильно ч\вствовал потребность сделать это? Э от вопрос я очень скоро разрешил. Я обратил внимание на то, что угол одного из его глаз значительно пострадал, был красен и воспален, и что, кроме того, все его лицо было утыкано маленькими точками, величиной с конец неочиненного карандашного графита. И, еще. на обоих его патентованных кожаных башмаках было большое количество глубоких отпечатков, почти овальной формы, но срезанных с одного конца.