Шестерка святых - [2]

Второй раз наступила темнота. К тому моменту, как спряталась луна, Шестеро Святых добрались до подножия гряды холмов, отделяющих долину Джарвиса от ничейных земель. Деревья на этих холмах были выше всех других деревьев, виденных ими по дороге от того злосчастного лужка, а также зеленее и стройнее насаждений в городских парках. В каждом дереве скрывался сумасшедший. Хотя они этого не знали, видя перед собой только полные здравого смысла деревья на широкой спине поросшего травами холма. Холмы, весь день сутулившиеся в круге солнечного света, теперь распрямились – навстречу небу – сотней прямых линий, восходящих к облакам, и одной застывшей тенью, закрывающей луну. Двигаясь вдоль земляных владений, химическая кровь человека, которую вытянул из него непримиримый ветер, смешивалась с облаком пыли, поднятой святыми джентльменами, как шестеркой старых коней. Пыль толстым слоем лежала на их черных ботинках; она скрипела в бороде старого Вьюбола, серая как вода, между рыжим и белым; пыль клубилась над лакированными ботинками мисс Мевенви и въедалась в трещинки на ее пятках. Путники постояли, с трепетом глядя на вершину холма. Затем они поправили шляпы. Один за другим, в такой дали от звезд, начали они свое восхождение. Корни у них под ногами вскрикивали голосами прорастающих деревьев. Каждому участнику экспедиции слышался среди ветвей свой странный голос. Они достигли вершины холма, и перед ними раскинулась долина Джарвиса. Мисс Мевенви слышала запах клевера в траве, но мистер Стожетокс чуял только дохлых птиц. Шесть гласных было в языке ветвей. Старый Вьюбол слышал листья. Листья льнули друг к другу, сентиментально шелестя о деньках, когда прилетают аисты и оставляют под кустами детишек. Шестерка Святых опускалась с холма, а извозчик спустя какое-то время повернул по темным следам назад.

Но прежде, чем они узнали, где находятся, и прежде, чем застонало под ними десятое поле Джарвиса, и прежде, чем миссис Оуэн разглядела их плоть и кровь в большом шаре на своем столе, неожиданно опустилось утро; луга, окруженные дубами, стояли зеленее морских волн, когда в рассветных лучах наступило временное затишье, и потом они полегли под ветром, пришедшим с юго-запада; все птицы Уэльса собрались на древних сучьях, а с ферм, расположенных на невидимой стороне холма, слышался петушиный крик и блеянье овцы. Лес перед ними, кроваво мерцающий в центре, обжигал, как шпанские мухи; словно пучок полумертвых цветов и ветвей, торчащий из земли, тянулся он к вершинам холмов, а они кротко склонялись, прислушиваясь к цветам и поднимающимся ядам. Трава была тяжелой от росы, хотя каждая капля разбивалась об острые листья, трава покорно стлалась под ногами, это было женское смирение перед напором мужчины, лежащего в просыпающемся утеснике среди ребер холма, наполовину поросшего вереском, – эти контрастные пятна, золотые и зеленые, составленные из наклонных карьеров, пересекали богатое графство и общинные земли. И это было раннее утро, и весь мир был влажным, когда муж прорицательницы, нелепый, в бриджах с расстегнутой ширинкой и с большим зонтом, припасенным для дня отдохновения или шабаша, вышел из дома и перебрался через камни, чтобы встретить святых путников.

Когда он кланялся, борода его моталась из стороны в сторону. «Ваше святейшество», – обращался мистер Оуэн к каждому из шестерых. Они были разбиты и помяты, подошвы их башмаков волоклись по земле как черные, залепленные грязью крылья, и Шестеро отвечали весьма учтиво. Мистер Оуэн поклонился мисс Мевенви, и, увидев взметнувшуюся из незастегнутых штанов рубашку, она вспыхнула и сделала глубокий реверанс.

В небольшой гостиной, где миссис Оуэн предсказывала кровавое пришествие, Шестеро зябко сгрудились у огня, где пели свою песню два чайника. Старый, одетый в лохмотья мужчина приволок какую-то лохань.

– Где горчица, мистер Дейвис? – спросила прорицательница из своего кресла в самом темном углу комнаты.

Обнаружив ее присутствие. Шестеро Святых обернулись и увидели большой шар, внутри которого все двигалось; ужасающий комок зла, зеленый, как глаза женщины, и более темный, чем тени под набрякшими нижними веками, он извивался на размытой линии холмов в гранях хрустальной сферы. Прорицательница была маленькой и хрупкой, с пухлыми руками и ступнями, на лбу у нее поблескивал завиток, она была одета во все лучшее, черное, холодное и блестящее, на ней была брошь ее матери из слоновой кости и белый, как кость, браслет, шестеро обернувшихся святых показались ей шестью прочными пнями, обрубками конечностей ужасного, чахнущего внутри нее человека, и она раскачивалась перед его глазами, двенадцатью его ясными глазами и властью глазеющей Шестерки.

Ее чрево, и горло, и волосы.

Ее зеленые глаза ведьмы.

Ее роскошный браслет.

Родинки на ее щеках.

Ее юная кожа.

Косточки ее ног, ее ногти и большой палец.

Шестеро стояли перед ней и ловко ощупывали ее, как старец Сусанну, и глядели мимо нее туда, где решительно ворочался нерожденный восьмимесячный младенец.

Старик вернулся с горчицей.

– Это преподобный мистер Дейвис из Ларегиба, – сказала миссис Оуэн.