Шестая колонна. Там, за гранью. Утраченное наследие - [9]

– Я бы не смог, – согласился Томас. – Ну что ж, пожалуй, мне пора отправляться, пока вы из-за меня не попали в беду. Спасибо за завтрак.

– Не за что. Сейчас помочь другому американцу – одно удовольствие.

Томас быстро зашагал по дороге, чтобы добрый фермер не заметил, как сильно на него подействовало то, что он услышал. Знать, что Соединенные Штаты потерпели поражение, – это одно, а увидеть воочию регистрационную карточку – совсем другое. Рассказ фермера глубоко потряс его свободолюбивую душу.

Первые два-три дня он передвигался осторожно, держась подальше от городов, пока не освоился с новыми порядками и не научился вести себя так, чтобы не вызывать подозрений. По крайней мере в один большой город он должен был проникнуть – нужно было почитать доски объявлений, найти случай поболтать с людьми, профессия которых позволяла им разъезжать по стране. Если бы речь шла только о его личной безопасности, он рискнул бы войти в город и без всякой регистрационной карточки, но он отчетливо помнил, как Ардмор снова и снова говорил: «Самая важная ваша задача – вернуться назад! Не стройте из себя героя. Не рискуйте без особой надобности, и самое главное – возвращайтесь!»

Так что с визитом в город придется подождать.

По ночам Томас бродил по окрестностям городов, избегая встреч с патрулями, как раньше – с железнодорожными полицейскими. На вторую ночь он обнаружил первую из своих целей – пристанище бродяг. Оно находилось там, где он и рассчитывал его найти по своему прежнему опыту. Тем не менее он чуть было его не проглядел: костра там не оказалось, а вместо него была убогая печурка, кое-как сооруженная из железной бочки, и спрятана так, что со стороны и не заметишь.

Вокруг печурки сидели люди. Томас уселся, не говоря ни слова, как требовал обычай, и дал себя как следует разглядеть.

Скоро какой-то унылый голос произнес:

– Да это же Джентльмен Джефф! Ну ты даешь, Джефф, – напугал меня до смерти. Я думал, это какой-нибудь плоскомордый. Что поделываешь, Джефф?

– Да так, ничего особенного. Прячусь.

– Все мы нынче прячемся, – сказал голос. – Куда ни плюнь, везде эти косоглазые… – И он разразился длинной цепочкой проклятий, затрагивающих родителей паназиатов и такие их личные качества, с которыми он вряд ли имел случай сталкиваться.

– Кончай, Моу, – повелительно сказал другой голос. – Какие новости, Джефф?

– К сожалению, не знаю, – вежливо ответил Джефф. – Я был в горах – уклонялся от призыва и ловил себе рыбу. – Надо было тебе там и оставаться. Сейчас везде стало совсем плохо. Никто не решается взять человека на работу, если он не зарегистрирован. Все время только и смотришь, как бы не угодить в трудовой лагерь. По сравнению с этим та облава, когда повсюду гонялись за красными, – просто пикник.

– Расскажите мне про трудовые лагеря, – попросил Джефф. – Может быть, я рискну туда попроситься, если совсем оголодаю.

– Ты себе не представляешь, что это такое. Меня туда никакой голод не загонит. – Голос Моу ненадолго умолк, как будто его обладатель погрузился в невеселые размышления. – Ты знал Кида из Сиэтла?

– Кажется, знал. Такой маленький, с косым глазом, на все руки мастер?

– Он самый. Так вот, он пробыл в лагере с неделю, а потом вышел оттуда. Как вышел, он и сам не знал: ему все мозги отшибли. Я видел его в ту ночь, когда он помер. Весь был в язвах, – должно быть, заражение крови. – Моу помолчал и задумчиво добавил: – А уж воняло от него…

Томас был бы рад перевести разговор на другую тему, но нужно было разузнать как можно больше.

– А кого посылают в эти лагеря?

– Всякого, кто не работает там, где ему велено. Мальчишек начиная с четырнадцати лет. Всех, кто уцелел из военных, после того как мы накрылись. Каждого, кого поймают без регистрационной карточки.

– Это еще не все, – добавил Моу. – Ты бы видел, что они делают с женщинами, которые остались без работы. Тут мне только вчера одна кое-что рассказала – отличная тетка, между прочим, поесть мне дала. У нее была племянница, учительница в школе, а плоскомордые все американские школы прикрыли, и никакие учителя им не нужны. Так они ее зарегистрировали, а потом…

– Кончай, Моу. Слишком много болтаешь.

Сведения, которые удавалось раздобыть Томасу, были отрывочными и бессвязными, тем более что ему редко представлялся случай задать прямые вопросы о том, что его действительно интересовало. Тем не менее у него понемногу складывалась картина систематического и планомерного порабощения нации, беспомощной, парализованной, неспособной защищаться, со средствами сообщения, целиком попавшими в руки завоевателей.

Повсюду он видел растущее возмущение, яростную решимость восстать против тирании, но все такие попытки были разрозненными, несогласованными, а люди, в сущности, безоружными. Вспыхивавшие время от времени мятежи оказывались столь же безрезультатными, как суета муравьев в разрушенном муравейнике. Да, паназиата тоже можно убить, и находились люди, готовые стрелять в каждого из них, кто попадался навстречу, невзирая на неизбежность собственной гибели. Но им связывала руки еще большая неизбежность жестокого и многократного возмездия, направленного против их соотечественников. В таком же положении оказались евреи в Германии, перед тем как разразилась война: дело было не в личном мужестве, а в том, что за каждое выступление против угнетателей приходилось немыслимо дорогой ценой расплачиваться другим – мужчинам, женщинам, детям.