Шестая батарея - [32]

Осенью 1938 года Зигмунт познакомился с молодым, но уже подававшим большие надежды юристом, одним из организаторов ОНР.[14] Это была «восходящая звезда» варшавской адвокатуры. Посватавшись к сестре Зигмунта, он сразу обратил внимание и на брата. Отметил его интеллигентность, отсутствие каких-либо серьезных интересов, внутренний холодок, внешнее равнодушие, прекрасные физические данные.

Последовали беседы, дискуссии. Зигмунт с жадностью проглатывал специально подобранные для него книги, постигая азы политических наук, в которых находил подтверждение своих взглядов. Он восхищался Ницше, восторгался идеей государственности, основанной на слепом повиновении, непоколебимой иерархии и глубокой вере в элиту, к которой относил, несомненно, и себя. К этому времени у него уже стали проявляться претензии на лидерство. Он прослыл среди варшавской молодежи теоретиком. Благодаря начитанности не раз одерживал победы в дискуссиях. Когда соперник ссылался на тот или иной раздел политэкономии, он обрушивал на него поток заранее обдуманных фраз о великодержавной Польше, чистоте крови и исторической миссии своего поколения.

В руководимую им группу входили молодые люди, близкие ему по взглядам. Все они люто ненавидели коммунистов, презирали и санационное правительство, считая его никчемным и трусливым, без широкого кругозора. В них кипела ненависть к любой, как им казалось, либеральной личности. Их распирало чувство собственной значимости. Внимательно прислушиваясь к отголоскам, доходившим до них из Германии и Италии, они верили, что наступит их день, когда они захватят власть, когда страна почувствует сильную руку, когда закончатся закулисные переговоры с масонами, придет день расплаты с красными, евреями и коммунистами.

Но тот день так и не наступил. Вместо него в Польшу пришел кровавый сентябрь с воем падающих бомб, сеющих повсюду смерть. Зигмунт забросил труды Ницше, обозлился на все на свете. Ненавидел немцев, в основном за то, что те ставили поляков ниже себя, но больше всего он ненавидел красный Восток, проклинал западных «масонов». Весной 1941 года Зигмунт покинул Варшаву. После скитании, показавшихся ему сначала романтическими, но быстро надоевших своими тяготами и постоянной необходимостью быть начеку, он оказался в Полесье, у школьного товарища, принявшего его в своем доме.

На небольшой усадьбе, чем-то похожей на усадьбы прошлого века, он прожил целых два года. Оказалось, что его друг возглавляет местное отделение ЗВЗ.[15] Зигмунт и здесь начал играть ведущую роль. Легко устанавливал связи. Группа готовилась к предстоящей борьбе.

Занятия продолжались целый год, пока Зигмунту все это не надоело. Летом 1942 года, встретив в лесу двух советских десантников, он бросил против них весь свой отряд… Это и решило дальнейшую судьбу Зигмунта.

Ребятам из того отряда было не совсем понятно, за что они убили советских солдат, хотя поручник Бритва — такую кличку носил Зигмунт — «убедительно доказывал» им о существовании двух врагов — с Запада и Востока.

Летом 1943 года Зигмунт покинул гостеприимный дом. Его друг женился на девушке из соседней усадьбы. В глухой деревушке трудно было удержаться от соблазна пофлиртовать от скуки. Хозяин часто бывал в отъезде, и дело зашло так далеко, что чуть было не закончилось дуэлью. А в последнюю минуту Зигмунт сообразил, что было бы просто глупо рисковать жизнью ради женщины, к которой в общем-то равнодушен. И он перебрался в Люблинское воеводство.

Попробовал поселиться в городе. Но жизнь там оказалась настолько однообразной и скучной, что он снова ушел в лес. Возглавляемый им отряд совершал внезапные рейды в глубь лесов, где хозяевами были красные партизаны.

Когда фронт переместился на запад, Зигмунт вернулся в Люблин, раздобыл новые документы и собирался было перейти линию фронта, как вдруг получил приказ устроиться в училище.

Это поручение он выполнил без особого энтузиазма. Военная дисциплина, необходимость унижаться, как какому-то сопляку, подчиняться ненавистным командирам, наконец, сотрудничать с красными — все это усиливало в нем озлобленность. Он чувствовал, что облегчение ему может принести только пролитая кровь. Когда ему бывало особенно трудно, он горел желанием убивать. Однако эти чувства тщательно скрывал. Ведя трудную борьбу с самим собой, он вживался в новую роль.

Назначение на должность заместителя командира взвода Добжицкий воспринял болезненно, посчитав это личным оскорблением. Выслушивая указания работавшего в училище советского преподавателя, он с ненавистью думал: почему он, националист и офицер подполья, должен стоять навытяжку перед большевиком, подчиняться его решениям, выполнять его указания? Еще сильнее обострилось чувство ненависти. Но он решил взять себя в руки, проявить выдержку, дождаться того времени, когда сполна рассчитается со всеми. Ни о чем не догадывающиеся ребята, относящиеся к нему как к ровеснику, узнают, кто он на самом деле и на что способен. Вот уж будут ошарашены!

С той минуты Зигмунта преследовала только одна мысль: нужно сделать так, чтобы в решающий момент повести за собой молодежь училища. Нужно добиться этого любой ценой. Но прежде всего надо начать с оргработы в условиях глубокой конспирации. Добжицкий глядел на веселые лица курсантов, и его охватывало чувство пренебрежения и презрения к ним. Он считал их безголовыми тупицами, лишенными национальной гордости. Среди них было не много таких, на кого можно положиться. Некоторых он знал еще по службе в запасном полку. Они признались ему, что принадлежат к антикоммунистическому подполью. Вот их-то и нужно было привлечь в первую очередь. Осторожно, тщательно обдумывая каждый свой шаг и каждое слово, Добжицкий готовился действовать…