Шестая батарея - [2]

— Их никто об этом и спрашивать не будет…

Брыла задумчиво пересыпал из руки в руку горсть песка. Выражение лица было сосредоточенным.

— Вы их недооцениваете. От власти они просто так не откажутся…

Часть первая

I

При въезде в Люблин дорога шла в тени старых развесистых лип. За ними невинно и чуть ли не идиллически белели бараки бывшего фашистского лагеря уничтожения — Майданека. В умытом утренним дождем шоссе отражалось небо.

На этом фоне издалека был виден советский контрольно-пропускной пункт: трехцветная арка, огромные плакаты Кукрыниксов с карикатурами на Гитлера, полосатая будка часового и шлагбаум.

Дежурил на КПП старшина, паренек с совсем еще юношеским лицом. Однако бросалась в глаза его военная выправка, характерная для бывалых солдат. Гимнастерка, брюки, сапоги, пилотка с особым шиком сидели на нем.

Старшина был полон энергии, ни минуты не мог находиться в неподвижности. Когда движение на шоссе замирало, он негромко напевал частушки, а его ноги непроизвольно отбивали такт. Он прерывал пение, лишь увидев приближающиеся машины. Останавливал их, проверял документы и уставным жестом разрешал двигаться дальше, отпустив на прощание какую-нибудь шутку.

К нему подошел польский офицер со знаками различия подпоручника. Старшина отдал ему честь и дружелюбно спросил:

— Чем могу помочь союзнику?

Оказалось, что поляк направлялся в Хелм. Старшина даже зачмокал губами от досады: несколько минут назад в ту сторону проследовала колонна автомашин. Увидев огорченное лицо офицера, он широко улыбнулся и начал успокаивать его:

— Да вы не расстраивайтесь! Подождите немного. Скоро наверняка подвернется другая машина, — и добавил: — А закурить не найдется?

Поляк достал портсигар. Угощая, предупредил:

— Немецкие… Слабые…

Старшина взял одну сигарету, внимательно осмотрел ее со всех сторон.

— Ничего, — сказал он и спрятал в карман гимнастерки. Затем вытащил пластмассовую коробочку с табаком и протянул офицеру: — Махорка… Не желаете?

Шоссе было пустынным, движение на какое-то время прекратилось. Поляк и русский уселись на лавочку возле будки часового. Разговорились о житейских и ратных делах. Когда снова показались машины, красноармеец вернулся на середину шоссе.

Офицер остался один. Он был невысокого роста, шатен, с худощавым загорелым лицом. Живые глаза, узкий с небольшой горбинкой нос, тонкие губы, выдающаяся вперед челюсть придавали его лицу мужественный вид. Это впечатление еще больше подчеркивали одежда — полинявшие гимнастерка и брюки, отслужившие свой век кирзовые сапоги, переброшенная через плечо плащ-накидка — и внушительный трофейный парабеллум в черной кобуре.

Офицер долго сидел неподвижно. Наконец он будто очнулся, положил на колени большой летный планшет, вынул из него бумагу и начал что-то писать, полностью углубившись в это занятие. Его прервал возглас старшины:

— Скорее, товарищ подпоручник! Машина в Хелм!

Перед шлагбаумом стояла полуторка. Ее водитель засовывал в карман возвращенные старшиной документы. Офицер быстро схватил свои пожитки и побежал за уже тронувшимся грузовиком. Размахнувшись, забросил в кузов вещмешок, схватился руками за борт и легко прыгнул в кузов. Козырнув на прощание старшине, он обернулся, присматриваясь, где бы можно сесть.

Прислонившись к задней стенке шоферской кабины, на каких-то ящиках сидел единственный пассажир, тоже офицер. Показав на место рядом с собой, пригласил:

— Идите сюда, подпоручник. Впереди не так трясет… — и вдруг обрадованно воскликнул: — Да ведь мы знакомы, провались я на этом месте! Подпоручник Мешковский! Что за встреча!

Новый пассажир, усаживаясь, вглядывался в попутчика.

— Хоть убейте, не припоминаю…

— Наверное, из-за этого, — усмехнулся тот, касаясь рукой еще свежего, красноватого шрама на правой щеке. — Вспомните Брянск…

— Ну конечно же! Брыла! Теперь вспомнил. А где это вам так поцарапали физиономию?

— Под Варкой. Осколком… Куда путь держите?

— В Хелм. А вы?

— Туда же. В офицерское артиллерийское училище.

— Вот это да! Я тоже получил туда назначение. Так что нашу встречу надо обязательно обмыть. И не только встречу. Вижу, что успели заработать офицерские звездочки…

— Три месяца назад.

— Постойте-ка… Если мне не изменяет память, то в Брянске вы не имели ничего общего с артиллерией, верно?

— Да, я получил туда назначение в Житомире, после окончания курсов политработников.

— Вот оно что…

И Мешковский заговорил о чем-то другом. Видимо, хотел сменить тему разговора. Но Брыла перебил его:

— Чувствуется, что вы не очень-то жалуете нас политработников.

— Да нет, почему же…

— Это видно по выражению вашего лица. Интересно знать: почему?

Мешковский смутился. Прямо поставленный вопрос застал его врасплох. Однако он тотчас же взял себя в руки и непринужденно объяснил:

— Откровенно говоря, я считаю вас в какой-то степени временным приложением к армии. В моей части политработники были… ну как бы это сказать… — запнулся он, подыскивая подходящее выражение, — полугражданской службой.

— Понимаю. И думаете, везде так?

— Да нет… Не знаю. Впрочем, посмотрим, как будет в училище.

Какое-то время они сидели молча. Брыла задумался, а потом вдруг спросил: