Шесть витков следствия - [14]

— Нет, не знаю.

— Не по поводу ли Кайля?

— Возможно, — раздалось в трубке, и тотчас послышались короткие гудки.

Миронова насторожил сдержанный, сухой тон прямого начальника. В нем шевельнулась легкая тревога. Прошло полтора месяца, как дело изъято из производства следственного отделения РОВД. Миронов несколько раз ездил в управление, пытался выяснить судьбу дела, предлагал свою помощь.

— Потерпи, изучаем, — отвечали ему.

Майор понимал, что по чьей-то воле четко срабатывает механизм противодействия.

Он поднялся по лестнице. В конце коридора поджидал Смирков. Его полноватое в прожилках лицо было непроницаемо.

Вместе зашли в кабинет комиссара В. М. Дюрича. Здесь же находились полковник Гавриков — заместитель начальника следственного отдела и майор Сима-ковский — начальник отделения того же отдела. Между ними на столе, примыкавшем перпендикулярно к столу комиссара, лежала тощая папочка — «Дело № 10256».

Миронов доложил по всей форме и застыл в ожидании. За окном уныло завывал ветер. Старинные часы, стоявшие в углу кабинета, пробили три раза.

Начальник управления показал глазами, что можно начинать, и Гавриков, взяв в руки тощую папочку, доложил о том, что ОБХСС, руководимое майором Мироновым, сфабриковало дело о так называемой премии.

— И таким образом подвергло необоснованному обвинению ни в чем не повинных людей. — В голосе Гаврикова звенела упрямая убежденность. — На любом заводе, на любом предприятии выплачиваются премии. И чего скрывать, иногда это делается незаконно, с целью повышения заинтересованности рабочих и служащих в производительном труде. Так делалось, так делается, и никому не приходит в голову возбуждать по этому поводу уголовные дела. Так почему по ОТО оно возбуждено?

Миронов с трудом соображал, что происходит. Вместо того чтобы вникнуть, разобраться, помочь, его обвиняют ни много ни мало в фабрикации дела.

Миронов гасил закипавшее в нем волнение, пытался что-то возразить Гаврикову, но тот энергично останавливал его. Ища защиты, майор поглядывал то на комиссара, то на Смиркова, сидевшего возле большого трехстворчатого шкафа, забитого книгами и сводами законов. Уж кто-кто, а он-то не сторонний наблюдатель. Ближайший начальник, в курсе дела. Почему же молчит, словно воды, в рот набрал? Мог взять слово, вмешаться. Прикинувшись безмерно уставшим, он оставался равнодушным ко всему, что происходило в кабинете.

Миронов был крайне подавлен, но у него хватило ума не сорваться в этот критический момент, не наломать дров. Стиснув зубы, он терпеливо ждал.

— К какому же выводу вы пришли? — перебив Гаврикова, спросил комиссар.

— Мы, товарищ комиссар, все тщательно изучили, проанализировали и пришли к выводу, что дело подлежит прекращению, как необоснованно возбужденное, — сказал Гавриков.

Он извлек из папки лист, на котором был отпечатан небольшой текст.

— Мы, товарищ комиссар, подготовили постановление. Просим вас его утвердить.

Выждав, пока начальник управления ознакомится с содержанием постановления, подполковник повернулся к Миронову.

— А майора мы пригласили для того, чтобы решить вопрос о наказании…

— Так сразу и наказывать? — взглянув на Миронова, спросил комиссар.

— Если не признает свои ошибки, — поспешно ответил Гавриков.

Комиссар показал глазами, чтобы подполковник сел.

— Все так думают? — спросил он.

— Так точно, товарищ комиссар, — твердо сказал Симаковский.

Дюрич посмотрел на Миронова:

— А вы, майор, что скажете?

Миронов был натянут как струна, ему впервые за все это время стало не по себе, стало страшно. «Решить вопрос о наказании, — пронеслось в голове. — Вот к чему клонят, понуждают к покаянию, в холуя хотят обратить. Нет, объехать меня не удастся — битая лошадка». Возраставшая тревога теперь принимала другой Характер, уходила вовнутрь. Майор, отчетливо представляя ситуацию, соображал, что теперь все зависит от него самого, что выпала ему та минута, которая не выпадет больше никогда.

— Товарищ комиссар, я не понимаю, что здесь происходит, — сказал он. — Оказывается, главный виновник — это я. Посягаю на безвинных должностных лиц, а те, кто организовал липовую организацию, всего лишь невинные овечки. Когда их потревожили, сразу началась какая-то непонятная возня…

— Не увлекайтесь, майор, — поморщился Симаков-ски^. — Не забывайте, где находитесь.

— А что, нижестоящий не имеет здесь права на свое суждение? — облизнув пересохшие губы, спросил Миронов. — Думаете меня сломать? Нет, я этого так не оставлю. Если же и у вас, товарищ комиссар, я не найду понимания и поддержки, то в таком случае мне терять нечего. На компромисс со своей совестью не пойду. Помимо того что я начальник ОБХСС, я еще и секретарь партийного бюро. Согласно Уставу партии, имею право жаловаться, если не согласен с какими-то решениями. В данном случае я вижу, что вместо объективного анализа, вместо поддержки и помощи в оперативной работе по делу чинится расправа…

— Ну, это уж слишком, майор, — упрекнул комиссар. — С чем вы не согласны? Давайте конкретно.

— Гавриков здесь говорил о премии, — сказал Миронов. — Правильно, они выплачивались и будут выплачиваться тем, кто их заслужил. Эту истину никто не оспаривает. Я же веду речь о другом. О других премиях.