Шесть серых гусей - [3]

— Правда заключается в том, что вам не нравится, что война догнала даже вас! — воскликнул Шлегель.

— Монахи беспокоятся, полковник: quod finxere, timent…6 — как пишет Лукан7.

— Но это уже произошло, господин аббат. Речь идет не о пустых страхах: последние события затронули и вас. Отсюда слышно, как кричат дети. Я знаю, что после бомбардировок города вы приютили у себя много беженцев.

Отец Грегорио кивнул:

— Разве могли мы не раскрыть ворота и не принять этих несчастных, которые потеряли все? Когда начались бомбардировки, они стали приходить к нам целыми семьями, и мы разместили их в здании семинарии и кельях послушников.

— Сколько их?

Отец Грегорио пожал плечами:

— Несколько сотен. До сих пор нам удавалось прокормить их благодаря монастырским запасам, но они истощаются, и я боюсь, что беженцев слишком много. Уже случаются драки, грабежи… Положение становится угрожающим, и нам придется, разумеется, с их согласия, начать постепенную эвакуацию.

Аббат говорил, слегка постукивая ладонью по столу.

— Добавлю, что союзники в курсе этой ситуации. Они также знают, — он старался четко произносить слова, — что мы даем приют только местному гражданскому населению.

Шлегель покачал головой.

— Они действительно знают, что в монастыре нет наших частей? — спросил он с внезапной настойчивостью.

— При посредничестве Ватикана мы сообщили об этом reнералам Александеру8 и Кларку9, и вполне определенно, — решительно произнес аббат. — В штабе знают также, что на склоне холма на полпути к аббатству находится сторожевой пост и что его задача — не пропустить ваши войска в монастырь.

— Вы строите укрепления в горах вокруг аббатства, и союзники могут неправильно это понять! — заметил приор. — Как только начались эти фортификационные работы, над нами стали часто летать американские самолеты-разведчики.

— Беженцы говорят, что поведение ваших соотечественников изменилось, — добавил аббат. — Это уже другие немцы. Они уже совсем не так любезны, как раньше…

— А что вы хотели?! — воскликнул Шлегель. — После заключения перемирия и падения правительства Бадольо10 все изменилось! В одну ночь Италия превратилась в страну, оккупированную своими бывшими союзниками!

Он резко встал и, заложив руки за спину, с озабоченным видом прошелся по комнате, потом тяжело опустился на стул.

— Изменившаяся обстановка заставляет меня серьезно беспокоиться о судьбе аббатства, с которым у меня так много связано. Смею надеяться, в этом я сумел вас убедить…

За столом снова воцарилось молчание. Офицер молча открыл портфель, достал штабную карту, развернул ее на столе и старательно разгладил. Карта была сплошь покрыта стрелками и линиями, сделанными толстым мягким карандашом. «Вот мы и подошли к сути дела», — подумал отец Гаэтано.

— Это наша линия укреплений — «линия Густава», — о которой мы только что говорили, — пояснил Шлегель, указывая пальцем на самую толстую черту. — Пятая американская армия недавно форсировала Волтурно, и я думаю, что не выдам никакой военной тайны, если скажу, что на прошедшем недавно в Сполето заседании генерального штаба командир нашей дивизии, генерал Конрат, открыто объявил о своем намерении любой ценой удержаться на этой линии.

Аббат и отец Гаэтано в тревоге склонились над картой.

— Но эта ваша «линия Густава» проходит прямо по тому месту, где находится аббатство! — воскликнул отец Грегорио. — Она словно отрезает галерею Браманте11 от галереи Благодетелей!

— Вот именно, — подтвердил Шлегель невозмутимо и добавил: — Поэтому я здесь.

Аббат резко отодвинулся, как будто разделявший их длинный дубовый стол вдруг превратился в непреодолимый рубеж.

— Повторяю, полковник, и думаю, что это необходимо объяснить обеим воюющим сторонам, — голос аббата окреп и звучал все громче, — что мы даем приют только гражданскому населению, ни для кого не представляем военной угрозы и что мы в любом случае хотим оставаться в стороне от военных действий. Чертите что хотите на вашей карте, но о включении монастыря в вашу линию укреплений и речи быть не может! После упомянутого вами перемирия вашим соотечественникам хватило здравого смысла и благопристойности, чтобы ни разу не посягнуть на эти стены. Не сомневаюсь, что и союзники в случае наступления будут вести себя подобным же образом. Каждая из воюющих сторон прекрасно понимает, что мы не являемся и никогда не станем военным объектом.

Лицо полковника выражало сомнение.

— Вы забыли то, о чем сами недавно говорили и что вы не в силах изменить, святой отец: ваше географическое положение на вершине этого холма! Очень скоро у стен этого выдающегося центра христианской цивилизации начнется решающее сражение, и самой большой бедой для обители станет именно ее господствующее положение на вершине крутой скалы, возвышающейся над всей округой! Вы представляете собой идеальный наблюдательный пункт, и ни одна из воюющих сторон не сможет без него обойтись. А уж союзники не упустят возможности использовать такую обзорную площадку, и вы рискуете оказаться в западне, в самом центре сражения, как невинная овечка между двумя волчьими стаями.

Полковник говорил так горячо и взволнованно, что отец Грегорио невольно посмотрел в окно, словно уже слышал грохот движущихся по равнине танков. Шлегель проследил за его взглядом.