Шесть серых гусей - [117]

— Как тебя зовут? — спросил он.

Она взглянула на него со странной улыбкой:

— Какая разница, если через пять минут ты забудешь мое имя; ты из тех, кто нигде не задерживается, ведь так? Проходишь мимо и исчезаешь…

— Это ты правильно заметила.

— Даже если все кончится плохо, я уверена, что этот завтрак будет твоим последним приятным воспоминанием! — воскликнула она. — А что касается меня, то это был самый лучший завтрак в моей жизни.

— Не преувеличивай…

— Нет, правда.

— Правда то, что в коробке больше ничего не осталось, — прозаически заметил он.

— Ты отобрал ее у солдата? Ты храбрый, надо же.

Он не ответил и поднялся на ноги. Когда она поняла, что он уходит, то вцепилась в него с силой, которой он в ней не предполагал.

— Ты не оставишь меня одну? — умоляюще спросила она.

— Оставлю, — ответил он.

Шум, доносившийся со стороны семинарии, усиливался по мере того, как светало.

— Пойду немного посплю, — заявил он. — Этой ночью я вызвался сходить за водой, чтобы меня потом не выгнали, и очень устал.

— Останься здесь! — воскликнула она. — Я подежурю около тебя, разбужу, если хочешь…

— Я не хочу, чтобы обо мне заботились, — буркнул он.

Она умоляюще взглянула на него и, когда он встал, снова на нем повисла. Он грубо оттолкнул ее и почти бегом удалился. За спиной раздался ее протяжный стон. Перед ним раскинулось самое прекрасное сооружение, какое он когда-либо видел: монастырский дворик, удивительный в своей стройности, над которым, как на картине Джотто, еще сияло несколько звезд. Подходя к колокольне, он заметил в стене слева углубление, похожее на нишу, в которой можно было укрыться от ветра. Завернувшись в плащ, он опустился на холодную землю и тотчас же забылся тяжелым сном.

Он шел по бесконечным, вымощенным мрамором галереям, висевшим над пустотой. Они все время поворачивали под прямым углом, и ему казалось, что он блуждает в лабиринте, не имеющем выхода. Многократно повторявшееся приглушенное эхо его шагов неотступно сопровождало его, и ему казалось, что вот уже много месяцев он идет и идет, не останавливаясь даже во сне. Поэтому, проснувшись от холода, Ларри очень удивился тому, что лежит у стены, а не бредет неизвестно куда.

Он с трудом встал на ноги. Хотя солнце еще не показывалось, было почти совсем светло — значит, он спал не так уж долго. Он чувствовал себя продрогшим и разбитым и мучился от жестоких болей в желудке. Еле передвигая ноги, он добрался до первого двора. Большинство беженцев еще спали, укрывшись от ветра под колоннадами, собравшись в кружки семьями, а иногда, как он успел заметить за прошедшие сутки, и целыми деревнями. В центре некоторых групп лежали нищенские запасы пищи, которые защищали, как сокровище: ветчина, связки лука, банки с маслинами. Некоторые семьи варили на жаровнях ячменный кофе и всякие отвары, один запах которых (так много он выпил их за два месяца) вызывал у него тошноту. На колоннадах дворика стояли маленькие переносные алтари, украшенные целлулоидными цветами, как на улицах Неаполя. Женщины, с которой говорил ночью, нигде не было, да он и не узнал бы ее. В его воображении она представала сейчас в образе какой-то неистовой горгоны, постаревшей Домитиллы, изможденной страданиями, которая, как ночная хищная птица, должно быть, спала сейчас, забившись в какой-нибудь дальний угол подальше от толпы. Неподалеку от входа в большую трапезную послышался шум ссоры, моментально переросшей в настоящую драку.

Такой жестокой драки он не видел с октября, когда сарды избивали арабов. Насколько он мог понять (слышалась в основном только ругань на местном диалекте), кто-то из мальчишек из деревни Сант-Анджело украл овечий сыр у какого-то семейства из Пиньятаро. На этот раз у него не было ни малейшего желания вмешиваться, тогда как все окружающие вставали на сторону того или другого из дерущихся кланов.

— Братья! Братья! — раздался вдруг зычный голос. На крыльцо трапезной вышел высокий монах.

— Отец Гаэтано, отец Гаэтано, — крикнул кто-то, — они опять дерутся!

— Братья мои, — заговорил приор, — у нас участились стычки из-за еды. Я чувствую, что вы нервничаете и теряете желание делиться с ближним. Я верю в Иисуса Христа и надеюсь на защиту святого Бенедикта, но мы должны достойно переносить выпавшие на нашу долю испытания. А правда состоит в том, братья мои, что запасы продовольствия почти иссякли и даже самые элементарные правила гигиены больше не соблюдаются, а человек, возглавлявший маленький отряд храбрецов, которые сегодня ночью с таким трудом доставили нам цистерну с водой, сомневается в возможности следующей ночной вылазки, потому что вскоре вокруг фермы Альбачета может разгореться настоящий бой. Воду теперь тоже придется нормировать, но ради вашей же безопасности мы должны думать о будущем. Уже сегодня утром мы воспользуемся улучшением погоды и пойдем в сопровождении части капитула в сторону деревни Санта-Лючия. Впереди мы понесем статую святого основателя нашего ордена и белый флаг.

Хотя перспектива покинуть охранявшие их стены встревожила многих, авторитет отца приора сделал свое дело.

— Но куда нам идти потом, отец Гаэтано? — выкрикнула одна из женщин. — С белым флагом или без него, немцы нас все равно не пропустят…