Шесть рассказов об исчезновении и смертях - [20]

— Ну что, Дима, купил? — окликнул его Пушкин, когда вошёл за прилавок театрального гардероба.

— Да так, — ответил он коллеге, почёсывая ладонью небритый подбородок, — фигня одна.

Дети ворвались в полутёмное фойе театра, как татарская конница в ад. Они прыгали, визжали, били друг друга головой об стены или коленками в живот. Один из шестиклассников прокусил другому ухо и теперь, облизывая кровь, стоял возле оцепеневшего соперника, который через секунду зарыдал и зарычал одновременно. На его зов из сумрака появилась двухметровая плотная женщина пятидесяти лет. Её глаза были выпучены.

Чёрное платье с красными оборками слегка колыхалось, сдерживая эмоции женщины, мощной рукой она схватила одного из мальчиков за горло и, пока тот пытался укусить её пальцы, с силой отшвырнула нарушителя к стене, где он затих. Потом она что-то торжественно пролаяла. Дети вокруг замерли, кто-то даже заплакал.

— Здорово она их, сволочей, — засмеялся Шубин, обращаясь к Пушкину, — честно говоря, был бы у меня пулемёт, я бы всю эту шушеру одной очередью прикончил!

Усмирённые дети отдавали Дмитрию Ивановичу свои курточки и плащи, а затем опрометью побежали в буфет, чтобы купить еды на время спектакля. Шубин автоматически хватал одежду, вешал, швырял номерок, снова получал нечто, источавшее запах пота и дешёвых духов. После последнего звонка детишек быстро затолкали в зал и заперли, а все гардеробщики рванулись на второй этаж в туалет. Шубин первый выбежал на лестницу, оттолкнул Пушкина, уже схватившегося за перила, и семимильными шагами помчался к заветной двери с буквой М. Опустив руки под сильную струю горячей воды, он с отвращением глядел, как с пальцев стекала чёрная густая жидкость. Закрутив кран, Шубин протёр руки тройным одеколоном. Уткнув лицо в ладони, он дышал освежающим ароматом и не мог насладиться.

Поздно вечером маленькая фигура тащилась к дому. Шубина никто не ждал. Свет на четвёртом этаже в окне не горел. У Дмитрия Ивановича не было женщины. Теперь, проходя мимо забора, исписанного ругательствами, он думал о НЕЙ. Точнее, женщина появлялась у него в квартире, один раз это было на Новый год. Шубин притащил её от «трёх вокзалов», но утром она таинственно исчезла, украв два махровых полотенца, два флакона одеколона и фотографию Хрущёва. «Это же ведь не то — так, потаскушка какая-то, смотреть не на что», — сообщал он гардеробщикам. Нет, не о такой он мечтал затяжными весенними ночами. Да вообще-то он уже не хотел многого от жизни: пришла бы как-нибудь девочка лет двенадцати-тринадцати, вся такая скромная, возвышенная, непорочная, разделась бы догола, а потом посидела бы у него на коленях — больше ничего не надо, часто размышлял Шубин, плача навзрыд. Но девочка так и не приходила. Она никогда не появлялась в этой просторной хрущёвской квартире, уставленной неисчислимыми полками с книгами — воспоминаниями маршалов и генералов. Он начал собирать свою библиотеку после того, как пять лет назад его не пустили в Монголию по турпутёвке. «Это из-за того, что в детстве я жил на временно оккупированной территории. Боятся, как бы я к нейтралам не ушёл», — с горечью объяснял Шубин Пушкину, сочувственно смотревшему на коллегу.

Путёвку в Монголию, куда Шубин мечтал попасть с детства, пришлось поменять на путёвку в подмосковный санаторий, где Дмитрий Иванович чуть было не погиб, когда ночью на него рухнул потолок. Пролежав три часа под грудой алебастра, железных прутьев, птичьего помёта, он был спасён только под утро двумя пьяными сторожами, неожиданно вломившимися к нему в номер. С тех пор он почему-то стал бояться врачей.

За столом на кухне Шубин достал полиэтиленовый пакетик с зарплатой, пересчитал её два раза, слюнявя пальцы: сто два рубля. Он снова перелистал их для верности. Недовольно хмыкнув, положил на стол деньги и вышел в комнату. Там он вынул из тумбочки, стоявшей возле кровати, большой старинный медный крест с Иисусом Христом, вкрадчиво произнёс: «Господи!

Если ты есть, дай мне тыщенки три-четыре». После с размаху швырнул реликвию на место.

Раздевшись, Шубин улёгся на кровать, но заснул не сразу. Сперва он слегка погладил кнопку, а затем раскрыл книгу «Огонь священный» генерал-лейтенанта Кузьмина. С этой книгой Шубин не расставался в самые трудные моменты своей жизни. В это мгновение его постель окружили шесть врачей с белыми марлевыми повязками на лицах. Они стали бить его по голове столярными молотками. Он дико завизжал, пытаясь вырваться, убежать, но стальной трос намертво пригвоздил несчастного к кровати. Только когда врачи стали отпиливать ему голову, Шубин смог проснуться. Он был совершенно измучен страшными видениями.

Стояло утро. Первые лучи солнца нежно ласкали небритый складчатый подбородок. Безоблачное небо пылало лазурью. Вовсю щебетали птицы. Где-то за стеной слышался марш Мендельсона и интимный шёпот. Из открытой форточки летели струи свежего, пахнущего цветами ветра.

«Пойти, что ли, ведро вынести?» — подумал Шубин, уже встав и подтягивая трусы. Одевшись, он посмотрел на градусник за окном — плюс двадцать пять!

«Пойду по-летнему, — решил Шубин, — в рубашке». Не дойдя до помойки шагов двадцать, Дмитрий Иванович увидел возле ощетинившейся молниями и черепами трансформаторной будки лежащего на животе человека. Первое, что бросилось в глаза, — незнакомец был в зелёном вельветовом пиджаке! Шубин аж подпрыгнул от неожиданности, затем мелкими шажками подбежал к лежащему типу.