Шесть рассказов об исчезновении и смертях - [2]

Лицо Сары-хана стало каменным, он напрягся всем телом.

— Если кончина туманна, то можно ли её избежать?

— Нет, нет, — запротестовал святой. — Так и будет. Ты погибнешь. Но не от пули, не от сабли, не от яда, не от верёвки. Я как будто вижу что-то, не знаю что, но это будет очень скоро.

Сары-хан, помрачнев, тяжело дышал. Вошедший человек принёс чай и стал разливать его гостям. Сары-хан резко встал и крикнул джигитам: «Всем сидеть!» Затем он вышел из юрты мрачнее тучи. Все слышали, как он вскочил в седло и умчался вглубь пустыни, но никто не посмел встать и догнать его.

Он вернулся только утром, уставший, упал на ковёр и, не раздеваясь, заснул крепким сном.

Когда хан проснулся, то сказал одному из своих нукеров — Осману, что решил выдать за него свою дочь, и распорядился послать гонца в его родной кишлак, который был в одном дне перехода.

Тогда же он выступил с бандой в направлении Чарджуя и Душака. Осман вёл передовой отряд в пятьдесят сабель. Не доезжая Чарджуя, в районе старого мусульманского кладбища, неожиданно появился Коммунистический кавалерийский батальон имени Розы Люксембург, который с ходу атаковал отряд Османа и обратил его в бегство. В этом бою храбрый нукер погиб, лишившись головы. Джигиты принесли его тело вождю, приказавшему нарядить воина в парадные одежды и, завернув в ковёр, везти в родной кишлак хана.

Отряд прибыл туда в день свадьбы. Ковёр положили возле юрты и развернули. Сары-хан вошёл в юрту и вывел дочь.

— Вот твой жених, дочка, — торжественно сказал он.

— Да это же безголовый мертвец, — в ужасе закричала девушка.

— Голова — это ещё не самое главное, что есть у мужчины, впрочем, как и у женщины, — ответил отец и, выхватив саблю, отсёк дочери голову. Когда два обезглавленных трупа поставили у стены одной из юрт, свадьба началась. Веселье кипело всю ночь, и никто никогда не видел Сары-хана более радостным, чем тогда.

В пять часов следующего дня его отряд налетел на станцию Душак. Взорвав у стрелок и в местах пересечения железнодорожное полотно, его воины хватали всех русских, бывших в городе, и провожали в маленькое здание почты. За два часа в нём набилось человек сто пятьдесят. Это были разные люди: большевики, правые и левые эсеры, несколько делегатов Учредительного собрания, бывшие офицеры, рабочие-ремонтники, служащие вокзала, случайно попавшиеся австрийские военнопленные, возвращавшиеся домой. Они стояли в этом домике вплотную друг к другу четыре дня. Их мучил голод, а ещё сильнее — жажда. Наконец дверь открыли, и узники увидели в нескольких шагах от домика бочку с водой. Вокруг дорожки, ведущей к ней, выстроились воины Сары-хана. Толпа ринулась к воде, со всех сторон на людей сыпались плёточные удары. Когда же первые, достигшие бочки, отпили по глотку, то почувствовали солёный привкус.

Сары-хан, сидевший на своём белом скакуне, молчаливо наблюдал за этой сценой. Казалось, он уже не отличал неба от земли. Потом людей снова загнали в домик и продержали там целые сутки.

На следующий день послышались отдалённые выстрелы приближающихся отрядов красных. Сары-хан приказал поджечь здание почты и, не дожидаясь исполнения приказа, ускакал со своими телохранителями.

Ночью в его юрту привели белого человека, одетого в восточные одежды и сносно говорившего на языке Пророка — арабском. Это был английский эмиссар сэр Генри Крег. Вот как он вспоминает свою встречу с Сары-ханом в одной из глав многотомной «Истории басмачества», выпущенной в 1962 году издательством «Пергамон Пресс» совместно с кафедрой истории Оксфордского университета:

«Ещё находясь в Мешхеде и ожидая переброски в Туркестан, я был наслышан о его подвигах от английского генерального консула в Иране сэра Ричарда Ридела. Теперь, когда связной доставил меня в его ставку, я увидел перед собой сказочного героя, Али-Абу, лукавого и умного субъекта. В тот момент мне вдруг показалось, что я нахожусь в одном из залов музея этнографии Лондонского географического общества. На меня смотрел человек раннего средневековья!

Он говорил по-арабски, но читал с большим трудом, а паровоз считал одним из воплощений шайтана. В часы досуга Сары-хан долго расспрашивал меня о других странах и недоверчиво слушал мои рассказы, после которых стал считать Англию чуть ли не вымышленной страной, наподобие Лапуты. Меня же он утешал словами о том, что, когда туда придёт ислам, а это время не за горами, там всё встанет на свои места. Я не мог с ним не согласиться.

Надо сказать, что тогда, кроме моей прямой обязанности, а точнее сбора разведданных, я занимался тем, что писал короткие репортажи для «Таймс» и «Обсервер». Тут мне пришла в голову мысль сфотографировать Сары-хана для моего очерка. Он очень неохотно согласился и ещё больше насторожился, когда увидел мою камеру. Но я успокоил туземца и сделал неплохой снимок вождя на фоне бесконечного моря барханов».

Английский разведчик и не подозревал, какую роковую роль в судьбе Сары-хана сыграет обыкновенная фотография. Когда он показал ему снимок, хан, улыбнувшись, сказал: «Какое интересное зеркало».

— Это не зеркало, — довольно учтиво ответил англичанин.