Шесть подозреваемых - [80]

И вот незаметно наступило двадцать третье ноября. Назавтра у меня был забронирован вылет в Америку. И тут меня осенило: я понял, что не хочу возвращаться. Бред, конечно. Ни с того ни с сего этот шумный, перенаселенный город, где по дорогам бродят коровы, а нищие спят голышом, показался мне земным раем, убогий, полный москитов пансион — родным домом, служба в колл-центре — работой на миллион долларов. Со мной начали твориться странные вещи. Я привык макать печенье в чай, прежде чем откусить. Начал кушать масала доса руками. Полюбил мыться при помощи ведра. Уже не стеснялся стричься на глазах у прохожих. Иногда я мог выйти на улицу Пахарганджа в пижаме, чего, хоть убейте, никогда не сделал бы дома. Индия превратилась для меня в вечный праздник. Ни тебе постоянных счетов, ни поездок по Тридцать пятой федеральной автостраде, ни ежедневной готовки, ни стычек с Джонни Скарфейсом. И потом, не сказать, чтобы так уж много людей ожидали моего возвращения. Даже мама, судя по нашему последнему телефонному разговору, сильнее переживала из-за собственного четвертого развода, чем из-за моей первой в жизни свадьбы. Но главной причиной моего промедления была, разумеется, Шабнам Саксена. Тоненький внутренний голосок продолжал нашептывать: а может, она все еще на съемках в этом городишке, Кейп-сауне? Может, и вовсе не получала моих писем? Короче говоря, вылет я перенес на пятницу, пятое декабря; решил подождать еще пару недель. Если до тех пор Шабнам не подаст вестей, придется с ней распрощаться, вычеркнуть из своей жизни и отправляться восвояси.

Сказать по правде, следующие десять дней Саксена все так же упорно отмалчивалась, однако в назначенный срок мне снова не довелось улететь. Видите ли, за день до того приключилась одна совершенно жуткая история. Третьего декабря я пошел в банк, чтобы обменять рупии на доллары, а бумажник оставил в номере пансиона, поэтому всю наличность, мобильник и паспорт сунул в пояс-кошелек. В общем, на перекрестке я вдруг увидел огромную толпу, шагавшую в мою сторону. Возглавляла процессию весьма необычная девушка; страшная, точно ядерная война, и к тому же слепая, словно крот, при ходьбе она опиралась на палку. Прямо за ней шли трое в белых саванах, похожие на привидения, следом — парнишка в костюме скелета, а позади — еще целая куча людей, одетых студентами. Они держали над головами плакаты с надписью «КРЕСТОНОСЦЫ БХОПАЛА» и дружно скандировали: «Мы требуем компенсации» и «Победа или смерть».

Процессия остановилась поблизости от меня. Люди в белом улеглись посреди дороги, прикинувшись мертвыми, а парень-скелет принялся над ними приплясывать.

— Вы здесь Хэллоуин отмечаете? — спросил я у девушки в джинсах и тапочках, с тряпичной сумкой через левое плечо и большой красной точкой на лбу.

Она уставилась на меня, как на мерзкого кусачего паразита.

— Что, простите?

— Я говорю, это индийская версия Хэллоуина? У нас-то он тридцать первого октября. Только не понял, при чем здесь компенсация? Вам что здесь, не дают шоколада?

Девчонка тут же взбесилась:

— Значит, вас развлекает наше возмущение самой ужасной промышленной катастрофой в истории?

Я попытался ее успокоить:

— Эй-эй-эй, полегче на поворотах.

— Еще и оскорбляешь меня, свинья? — завизжала она. — Сколько тебе заплатили в «Доу кемикалз»?[129]

— Послушайте, леди, я вообще не при делах. Даже ни разу не слышал об этом вашем Доу. Не на ту сосенку лаете. — Я развел руками.

И тут меня постучал по плечу студент с козлиной бородкой.

— А ну повтори! Ты, кажется, назвал моего товарища сукой? Еще один парень с неописуемой прической спросил у меня, прищелкнув пальцами:

— Американец?

— Ну да, — ответил я.

— Эй! Кажется, мы поймали сыночка треклятого Уоррена Андерсона,[130] — завопил он, хватая меня за шиворот.

— А ну гони наши денежки! — потребовал мужчина в грязной курте-пиджаме.

— Да, мы не собираемся больше ждать, — рявкнул студент с козлиной бородкой.

— Ну нет, ребята. — Я покачал головой. — Это не дело. Вы как-то неправильно просите угощения.

— Негодяй не желает расставаться с деньгами. Давайте проучим проклятого американишку! — выкрикнул обладатель чудной прически.

И вся толпа набросилась на меня, как собаки на свежее мясо. Мужчины принялись наносить удары, а женщины — раз

— рывать одежду. Я отбивался, да что толку? Все равно что мочиться против ураганного ветра… Не успел опомниться, как остался без свитера. Еще через две минуты они разодрали рубашку и растерзали в клочья майку, и мне, наполовину разутому, пришлось воевать с какой-то жирной девахой с косичками, которая яростно стягивала с меня джинсы. И только когда я чудом унес от нее ноги, обнаружилось, что пояс-кошелек бесследно пропал.

Мицц, конечно, рассказывала нам про всякие нелепые обычаи зарубежных народов. Помню, мы слушали про ацтеков из Аргентины, которые питаются человечьими черепами, и про мексиканское племя маори, где продают родных дочерей. Но я и представить себе не мог, что индийцы тоже народ со странностями. Что у них здесь принято избивать американцев, которые не дают шоколада на Хэллоуин.

В пансион я вернулся помятым, точно Шон Майклз после того боя «Ад в клетке» в тысяча девятьсот девяносто седьмом году, когда его «обработал» Гробовщик.