Шерлок Холмс. Новые заметки доктора Ватсона - [17]

— Вы рассказали ему? — чуть ли не шепотом спросил Холмс.

Гибни кивнул, вздрогнув от воспоминаний и моргая, словно от лучей слишком яркого источника света.

— Он ужасно разозлился, правда. Сказал: «Чтобы получить то, что мне причитается, я должен быть мертвым! Разве ты не видишь, что я уже умер, умер для этого мира, умер для всех моих мечтаний?» Он схватил со стола свой перочинный нож, тот, каким точат перья. Я испугался, что он замахнется на меня, но он шагнул к каминной полке и со злостью вырезал на ней свои инициалы. «Тогда пусть это будет моим жалким наследством. Моя последняя подпись!» Он вел себя странно. Я думаю, яд повлиял на его мозг. Он начал носиться по комнате, разбрасывая книги, бросая в огонь все, что только мог схватить. Я пытался остановить его. Я поднял кочергу, чтобы вытащить книги из пламени, а он схватился за другой ее конец… и… и… он, должно быть, споткнулся, так как повсюду под ногами валялись книги… он упал вперед… — У него вырвался крик ужаса, который постепенно перешел в стон, а Энн в это время гладила его волосы и что-то нежно шептала.

Здесь нам уже нечего было делать. Мы оставили их вдвоем, чтобы они могли вернуться в Ирландию к руинам своей жизни. И хотя Холмс внес это дело в свой блокнот под буквой «В», я не буду публиковать описание этой истории до тех пор, пока мне не позволят этого оставшиеся в живых участники событий. Незачем, на мой взгляд, еще больше травмировать их, я согласен с Холмсом — за свою несправедливость и подозрения они получили сполна.

А что касается тайны, то это убийство должно было остаться нераскрытым делом Холмса. Холмс доложил инспектору Барни, что вещественные доказательства и беспорядок в комнате, так же как и угол входа кочерги в тело, свидетельствуют, что смерть наверняка произошла в результате несчастного случая. Он установил, что было обнаружено тело Виктора Линча, который, несмотря на официальное мнение, был жив. Мы оставили несколько вопросов без ответа и сохранили в тайне имя человека, который после сожжения своей собственной пропитанной кровью одежды — из страха быть обвиненным в несовершенном им убийстве — ушел в другом пиджаке Линча.

Оставшиеся поддельные рукописи были подшиты к делу, на случай, если неизвестные участники событий будут когда-либо найдены. Они по сей день находятся в каком-то сыром подвале полицейского участка, и их поддельная красота всегда будет сокрыта во мраке.

Дело о тренере канареек «Генри Слезар» (приписывается Уильяму Сомерсету Мозму)

1895 год, по мнению Ватсона, был годом «любопытных и разнообразных дел», начиная с «расследования внезапной смерти кардинала Тоска… и заканчивая арестом Уилсона, пресловутого тренера канареек, который был вместе с тем истинной язвой лондонского Ист-Энда».[6] В упомянутом рассказе лишь опосредованно говорится об аресте Уилсона и не раскрываются подробности устранения этой язвы. Это уклонение рассказчика не было обусловлено авторской скрытностью, но стало результатом его отношения к специфическому «клубному рассказу» — выбор, который даже Шерлока Холмса низводит до роли наблюдателя. В учетной книге мистера Р. указано, что сумма гонорара пять тысяч долларов, переведенная в фунты стерлингов, была выплачена У. С. М. Мог ли это быть великий английский прозаик, новеллист Уильям Сомерсет Моэм (1874–1965), автор «Бремени страстей человеческих», «Острия бритвы», «Дождя» и автобиографических заметок «Подводя итоги»? — Дж. А. Ф.

* * *

Мне было неловко присоединяться к членам клуба «Гиппократ», хоть я и оплатил вступительный взнос. Мой бывший клуб «Метрополь» прежде всего требовал рекомендаций от двух людей, а попечители «Гиппократа», очевидно, были готовы удовлетворить мою заявку только из-за моей фамилии, несмотря на то, что я хранил в секрете свой королевский титул.

Конечно, эта фамилия много значила. Пертви были чрезвычайно удачливы последние сорок лет, они владели почти третью угольных шахт в Уэльсе. Я пользовался результатами их трудов, а взамен лишь изредка приезжал в этот покрытый угольной пылью мир, благодаря которому я получил возможность обучиться в медицинском колледже и теперь прекрасно жить, хотя состоятельные пожилые матроны из моего ближайшего окружения и пытались меня ограничивать. Я оставил частную практику добрых десять лет назад и не сожалею об этом, но тщеславие заставило меня оставить звание «доктор» — обращение, которое казалось мне гораздо более почетным, чем «ваша светлость».

Я был последним, носившим фамилию Пертви, что никоим образом не делало меня единственным наследником семейного состояния, теперь уже рассеянного между банками, брокерами и адвокатами. Мы с женой жили в свое удовольствие и не экономили. Шесть месяцев назад она умерла, и я решил отказаться от нашего слишком просторного дома (у нас не было детей) и переехать в небольшую квартиру. Именно поэтому я принял решение стать членом нового клуба — «Метрополь» теперь находился слишком далеко для уже плохо передвигающихся ног.

Несмотря на мой возраст, я чувствовал себя, как новичок, когда в первый раз вошел в здание клуба. Вскоре я понял, что его члены довольно дружелюбны, если не вмешиваться в их личную жизнь и жизнь их приятелей по клубу. Большинство в прошлом были медиками, хотя тема медицины затрагивалась там редко. Уже через неделю я чувствовал себя в этом клубе гораздо комфортнее, чем за все время пребывания в «Метрополе». Но так получилось, что в ту неделю как раз отсутствовал один «знаменитый» член клуба, у которого, как мне сказали позже, было дело в Шотландии. Я предполагал, что это дело было как-то связано с медициной, но оказалось напротив. Нынешние «дела» доктора Джона Ватсона не освещались в журналах, ну разве что в дешевых газетенках, разносившихся юными оборванцами по закоулкам Лондона.