Шерлок Холмс на орбите - [126]

Он склонился к Шарон и доверительно обратился к ней:

— Вы понимаете, мы должны иметь дело с опасностью не меньше, чем капитаны и короли, направляющие наши пути на этих звездных просторах должны в конечном итоге отправиться.

— Да, — сказала Шарон. — Я понимаю, — хотя, конечно, она совсем ничего не понимала. Сейчас она и не могла ничего понимать, а только перерабатывать информацию и весь неотфильтрованный ужас, сочившийся сквозь экран ее чувствительности. Почему я? — собиралась сказать она, — почему это стало моей ситуацией? Вы могли бы разбудить сотни других, спящих в отсеках, с тем же самым результатом. Но, конечно, такая жалость к себе была бы капризной, предвзятой, как предвзятым было и невысказанное решение; в действительности, в этом-то и все дело: случайный отбор вселяет в выжившего чувство уникальности; с той же мыслью она смотрела и на скопление техников, и на закоренелого рационалиста Холмса — крепкие устройства, призванные ей если не помочь, то утешить, — и она постаралась говорить с ними с тем, что казалось ей уверенностью, а не растерянностью женщины, этого существа, вынутого из резервуара и поставленного перед непреложной данностью, прошедшего через несколько ярусов затемненной чувствительности, непроницаемой, как сама тайна, окружавшая ее.

— Я не уверена, — сказала она, — ни в чем. Я не смогу разобраться в случившемся, сколько ни старайся.

«Хотя бы сто лет», — хотела добавить она, но это сравнение было слишком вымученным и, по всей видимости, неверным, так как она пролежала во внутренностях корабля больше ста лет, неподверженная разложению и смерти, безразличная как к звездам, так и к собственной смертности; некое воспоминание о времени, погружение и перелет на Антарес и затем сны об убитом грузе, все они были грузом, так про них было написано в декларации, и наконец после этих выматывающих галлюцинаций мозг раскалывается, устремляется навстречу лучам света и стремительной силе, и она, Шарон, homo erectus, просыпается, и ее переносят в это помещение, ее хватают техники, приходит поврежденный Холмс, эти пятна смерти, до сих пор ясно различимые на полу, засохшая корочка крови и свидетельство силы, развязанной в этом пространстве, смертельности этой силы. Да, смерть смертельна, все понятно. Кто станет спорить? Кто, кроме того, захваченного безумием и непостоянством акта убийства, мог бы чувствовать иначе? Широкий клин пустоты и бессмысленности расколол Шарон, как свет до этого расколол ее мозг, и не за что, во всем этом пространстве не за что ухватиться, нет здесь места для протеста или обстоятельств.

— Мы незамедлительно реконструировали Холмса, — повторил главный техник. — Но неудачно, как вы видите.

— Чего вы ожидали? — сказала Шарон. — Реконструкты подвержены тем же обстоятельствам, что и мы, они могут действовать, не осознавая переходного периода, не существует пределов рационального ожидания их поведения, они совсем, как мы. Они как…

— Да, — сказал главный техник. — Конечно, это так. Это самое мы и ожидали услышать от вас, это тот совет, которого мы ждали. Возможно, мы выбрали неправильного реконструкта; возможно, Арчер или Вульф работали бы лучше. Марлоу пришел в негодность с самого начала; мы не могли получить разрешение на его использование. Пуаро нам не удалось запустить, когда мы искали, кто бы нам помог с этим Холмсом.

— Вызовы и отзывы, — сказал Холмс.

Казалось, он превратился в некое абстрактное и замкнутое подобие себя самого, пропитанный насквозь остатками взрыва мыслей или, может быть, симуляцией мыслей, импульсами, которые, как волны, неслись от одного притуплённого восприятия к другому, пока Шарон с техниками смотрели и смотрели на него.

— Отзывы, — повторил Холмс. — Призывы к помощи.

— Иррациональное поведения, — сказал главный техник. — Мы с самого начала были свидетелями этого иррационального, немотивированного поведения. Поэтому вас и позвали на помощь.

Нужно произвести ремонт, могла бы сказать Шарон, я тоже техник, но это было бы бесполезно, и было бесполезной, бесплодной болтовней, вроде того, как бормотал Холмс, не очнувшийся от темноты сна, как бормотал груз, когда их лишали жизни, как эти люди, которые лежали в путанице ложных воспоминаний и которые останутся лежать так, оставляя свою кровь на палубе, потому что они были уликами, а кто же станет трогать улики, ведь верно? Когда его безумие ослабнет, если вообще исчезнет, Холмс захочет осмотреть тела, где бы они ни были, исследовать сухой источник этой высохшей крови и обнаружить убийцу, от которого и сам Холмс не застрахован, покуда не раскрыл преступление: чересчур восприимчивый и уязвимый реконструкт, стесняемый в своих действиях своим же безумием; уязвимый, потому что такой, каким его сделали, — предназначенный передвигаться с собаками и в маске убийцы.

Тела, студенистые и гротескные, лежали спокойно перед техниками, перед взором Холмса.

— Мне показалось, их унесли, — сказала Шарон в смущении. — Я не хочу их, не хочу их видеть. Нужно перенести их в другое место.

Она моргнула и больше не увидела трупы. Возможно, они были иллюзорными, возможно, это одна из хитроумных иллюзий, но нет, техники пристально таращатся на нее с возрастающим интересом, пока она осматривает место, где сложили тела.