Шерлок Холмс идёт по кровавым следам - [16]

Глава девятая СТРАННОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ

Когда я вошёл, мужчина поднял на меня взгляд. Его лицо сложилось в улыбку, отчего монокль выпал из глаза.

— С добрым утром, доктор Уотсон, — с искренним дружелюбием произнёс он. Потом поднял руку и поманил меня к себе. — Садитесь к камину и согрейтесь, дорогой мой, — на улице по-прежнему жутко холодно.

Голос принадлежал Шерлоку Холмсу, однако внешний облик мужчины не имел с ним ничего общего.

Я не раз видел, как мой друг являл чудеса маскировки, но сегодня он превзошёл сам себя. Лицо джентльмена напротив ничем не напоминало худое, вытянутое лицо Шерлока Холмса. Пышные седые волосы небрежно падали на лоб, длинные свисающие усы и пухлые щёки полностью изменили овал, укоротив его и придав лицу полноту. Тонкий орлиный нос превратился в короткую «картошку». Вдобавок вокруг глаз появились глубокие морщины, а красноватый цвет лица удачно завершал портрет немолодого господина. Таким превращением гордился бы даже сам великий Ирвинг.[9] Лишь когда я оправился от изумления, в которое меня поверг этот невероятный маскарад, до меня дошло, что загадочный человек, по следам которого я шёл всё утро, был сам Холмс. Моё изумление сменилось гневом.

— Простите, что шокировал вас, Уотсон, но вам, несомненно, известно, что я был занят расследованием.

— А как же хороший ночной сон? — съязвил я.

— Я достаточно выспался. — Ответ прозвучал весьма неубедительно.

— Вы заставили меня поверить, что до утра не собираетесь предпринимать ничего по этому делу.

— Сейчас уже утро.

— Я чувствую себя обманутым, Холмс. Могли бы посвятить меня в свои планы. Вы обращаетесь со мной так, словно не доверяете мне.

— Мой дорогой Уотсон, не сомневайтесь, я полностью вам доверяю. Умоляю, простите меня, если я вас обидел. На самом деле я сделал это ради вас, а также ради успеха нашего расследования. — Говоря это, он сел перед зеркалом, стоящим на письменном столе, и стал снимать грим. — Я понимал, что, если стану наводить справки от лица Шерлока Холмса, Стэплтон вскоре об этом пронюхает, и девушка окажется в ещё большей опасности. Вот так и появился давний друг семьи. Поэтому мне удобнее было действовать в одиночку.

— Если бы вы мне только сказали! Я мог всё испортить, потому что шёл по тому же пути.

Осторожно снимая с головы седой парик, он заметил:

— Я знаю о вашем расследовании, Уотсон, поскольку наблюдал за вами на Макколи-стрит.

— Но я вас ни разу не видел.

— Разумеется, нет. Тем не менее, Уотсон, вы можете гордиться тем, как выстроили цепочку своих умозаключений. В свете той информации, которую я собрал этим утром, можно сказать, что ваше расследование не причинило вреда. Стэплтон удрал задолго до того, как мы напали на его след. Без сомнения, оставив меня на милость огня, он отправился в другое убежище. Это хитрый и осторожный субъект, ничего не делающий наудачу.

— А что будет с мисс Лидгейт?

— Не сомневаюсь, как только она узнает, что Стэплтон исчез навсегда, мисс Лидгейт снова появится в меблированных комнатах. Я организовал наблюдение за этим местом.

— Полиция будет следить за домом?

Холмс рассмеялся.

— Боже правый, ну конечно же нет. Гораздо более надёжные силы — нерегулярные войска с Бейкер-стрит.[10] Я просил организовать всё юного Уоткинса. Меня немедленно известят о возвращении нашей леди на Макколи-стрит.

— А если она не вернётся?

— Тогда потребуется дальнейшее расследование; но очевидно, Стэплтону она больше не нужна, и, следовательно, ей нечего его бояться.

— А как же вы? Он снова будет покушаться на вашу жизнь?

— Без сомнения. Его разум — жестокая расчётливая машина, а склонность к безумию лишь усиливает его фанатизм. Он одержим двумя маниями — уничтожить меня и стать хозяином Баскервиль-холла. Повинуясь своей извращённой логике, он считает, что второе явится следствием первого. Стэплтон не успокоится, пока я не стану покойником.

Окончательно вернув себе прежний облик, Холмс подошёл к каминной доске, взял конверт и вручил его мне.

— Я нашёл это на коврике перед дверью, когда вернулся утром, — сказал он, беря трубку.

Я открыл конверт, адресованный Холмсу. Он был пустым.

— Похоже, там ничего нет.

— Подставьте ладонь и постучите по конверту.

Я послушался, и мне на ладонь выпал маленький чёрный предмет. Это была дохлая муха.

— Что бы это значило? — изумился я.

Холмс зажёг трубку, бросил спичку в огонь и только потом ответил на мой вопрос.

— Это значит, Стэплтон знает, что я жив, — небрежно заметил он. — Он предупреждает, что игра продолжается — игра в паука и муху.

— Этот человек — дьявол…

— Притом очень упорный дьявол. Но мы одолеем его, Уотсон. Не сомневайтесь — наш паук запутается в собственной паутине, это лишь вопрос времени. А теперь, полагаю, нам обоим следует немного подкрепиться. У нас была утомительная и напряжённая ночь. К тому же по свежим повязкам видно, что ожоги всё ещё вас беспокоят. Я полагаю, что один из великолепных завтраков миссис Хадсон поможет справиться с вашими хворями и подготовит нас обоих к свершениям этого дня.

Откинувшись в кресле, он улыбнулся и продолжал с довольным видом пыхтеть трубкой.

Через полчаса мы с Холмсом жадно принялись за завтрак. У Холмса было двойственное отношение к еде. Часто в процессе какого-нибудь запутанного дела, требующего напряжения всех сил, он мог отказаться от регулярного приёма пищи, рассматривая её лишь как топливо для поддержания организма в рабочем состоянии. В таких случаях у него, казалось, пропадало чувство вкуса, ибо я наблюдал, как, с головой погрузившись в очередное расследование, он приправляет мясо или рыбу мёдом для увеличения их энергетической ценности. В то утро, однако, он с явным удовольствием поглощал классическую ветчину с яйцами.