Шерлок Холмс и рождение современности - [19]
Впрочем, если в чем-то Себастьян Хорсли и был настоящим художником, то не в искусстве и даже не литературе (хотя «Денди в преисподней» действительно хорошая книга), а в жизни. И здесь — несмотря на все свои претензии, на несусветный и комичный эстетизм — он шел по давно протоптанной дорожке. Как и десятки его предшественников, Хорсли плевал на обывательские ценности, тратил последние деньги на причудливые костюмы (одна из рубашек фирмы Turnbull&Asser названа в его честь), сидел по уши в долгах, бесконечно шокировал — весьма утомительно для себя и окружающих, вел, выражаясь языком милицейского протокола, «беспорядочную половую жизнь», что-то иногда сочинял, что-то рисовал, умудряясь оставаться на плаву, пока наркотики не утащили его в истинную преисподнюю. Себастьян Хорсли прожил на два года больше, чем Оскар Уайльд.
Через несколько лет после смерти Хорсли его начали забывать. Ничего драматического, даже трагического в этом нет. Просто существует такая профессия — герой богемы, бескомпромиссный денди, полусумасшедший эстет. В этой профессии есть свои правила, наиболее распространенные ошибки, наконец, своя рутина, вроде цветастых жилеток и необходимости ежеминутно изрекать будоражащие филистера максимы. Жизнь истинного денди тяжела, она требует самоотречения и строгой самодисциплины. Эти люди подвержены профессиональным болезням, которые сводят их в могилу задолго до возраста, установленного в социологических выкладках о средней продолжительности жизни. Забвение — точно так же, как и неожиданная посмертная слава — входит в правила этой игры, и Себастьян Хорсли прекрасно сознавал сей факт.
Оскар Уайльд, будучи спрошен таможенным чиновником при въезде в США, есть ли при нем какой-нибудь товар, подлежащий декларации, ответил: «Ничего. Только гений». Себастьян Хорсли рассказывал, как — на свой лад — он приготовился к несостоявшейся встрече с Америкой — стер лак с ногтей. Времена, увы, переменились: Уайльда пустили, Хорсли — нет.
Викторианские дочери — агенты модерна
В 1882 году парламент Великобритании принял закон о собственности замужних женщин, так называемый Married Women’s Property Act. Это стало одним из самых важных событий в истории викторианского общества — согласно парламентскому акту, жена окончательно объявлялась самостоятельным субъектом имущественных прав, а не «женщиной, находившейся под покровительством мужа, или барона, или лорда», как до этого гласило Common Law. Супруга могла теперь беспрепятственно распоряжаться своей собственностью, иметь ее отдельно от мужа, получать и оставлять сепаратное наследство. За двенадцать лет до этого, в 1870-м, парламент принял закон с таким же названием, где утверждалось право женщин получать и владеть наследством отдельно, находясь в состоянии замужества. Более того, закон утверждал их право распоряжаться заработанными собственноручно средствами (или доходом от своих вложений и так далее), а не передавать их в собственность супруга. На самом деле именно это положение, в более общем виде, и было положено в основу закона 1882 года. Акт 1870-го вызвал довольно сильную критику как непоследовательный, полный противоречий, дающий возможность мужу все-таки наложить лапу на все имущество жены. Тем не менее можно с уверенностью утверждать, что в последней трети XIX века был нанесен удар по, кажется, самой вопиющей гендерной несправедливости Нового времени — в том, что касается собственности, этого столпа буржуазного порядка. Впрочем, британцы давно уже выработали способы обходить несправедливые установления архаичного Common Law; к примеру, отец семейства мог специально оговаривать долю наследства, которое отойдет незамужним пока дочерям в случае его смерти. Получалось, что даже если жена, потеряв одного супруга, решит связать свою жизнь с другим мужчиной, то последний не получит в полное распоряжение всех средств, оставленных покойным своим детям. Он может только распоряжаться доходами с них (если эти средства вложены в ценные бумаги или просто положены в банк) до замужества падчериц (или до их 21-летия), что логично и даже отчасти честно — отчим ведь должен обеспечить пропитание и качество жизни девушек, а это немало стоит! Тут возникал вопрос о том, куда денутся средства и имущество покойного отца, когда его дочь наконец-то выйдет замуж и обретет свой собственный дом, — и вот здесь уже должны были помочь парламентские акты 1870 и 1882 годов. Пока же, если наследницы оставались не замужем, отмечает Эми Луиз Эриксон в книге «Женщины и собственность в Англии раннего модерна», они имели статус «одиноких женщин» (femmes seules), получали полный контроль над своей собственностью и распоряжались ею самостоятельно — либо с помощью опекуна, если такой назначен[5]. Естественно, выделяя специальную «дочернюю» долю наследства, родители (прежде всего отцы) назначали опекунов заранее: мало ли на что эти несмышленые девушки спустят с таким трудом заработанные (или накопленные) денежки…
Через шесть лет после принятия Married Women’s Property Act 1882 года в английском графстве Саррей произошла странная история. Владелец поместья Сток-Морен, удалившийся от дел доктор Гримсби Ройлотт, был найден мертвым в собственной комнате. Расследование назвало в качестве причины смерти укус ядовитой индийской змеи, которую Ройлотт держал в сейфе. Наличие смертоносного существа в обычном английском доме в данном случае мало кого удивило: Ройлотт долгие годы провел в Калькутте, откуда вывез множество странных предметов и даже животных. По его поместью безо всякого присмотра бродили гиена и павиан. Жившая в том же доме падчерица доктора Ройлотта Элен Стоунер также не была чужда колониальной экзотике — дочь генерал-майора британской бенгальской артиллерии, она наверняка провела детство в Индии. Дело о смерти Ройлотта закрыли, а вскоре Элен Стоунер вышла замуж за Перси Эрмитеджа из Крэнуотера. Впрочем, молодая женщина была так потрясена произошедшей трагедией — а за два года до этого странной смертью умерла ее сестра-близнец Джулия, — что скончалась, пережив отчима всего на несколько лет. Один из тех, кто был вовлечен в дела семейства Ройлотт-Стоунер, коллега Гримсби Ройлотта по врачебной профессии мистер Ватсон позже описал это дело, а в феврале 1892 года отставной шотландский врач Артур Конан Дойль опубликовал историю под своим именем в
