Шеридан - [9]

То была эпоха поклонения золотому тельцу. Для прожигания жизни, удовлетворения честолюбивых замыслов, занятий политикой требовалось золото, много золота. Все и вся отдавалось на откуп, даже Америка, и сам «откупщик Георг» должен был выкладывать по 12 тысяч фунтов каждый раз, когда производились выборы. Голоса членов парламента приобретались в обмен на пенсии, и Шеридан утверждал, что на эти цели растранжириваются «такие громадные суммы, на которые можно было бы обеспечить средствами к жизни всех трудящихся бедняков». А сын лорда Норта тем временем выражал негодование по поводу того, что за три недели он не получил ни одной синекуры. Влиятельный лорд Чэтам вынужден был прибегать к раздаче пенсий как к средству избавиться от не устраивавших его искателей теплых местечек. Возвратясь из Франции, где он жил в изгнании, Уилкс не постеснялся потребовать в качестве «компенсации» круглую сумму в пять тысяч фунтов плюс годовую ренту. Когда в 1811 году кто-то сказал, что «наш Катон» лорд Гренвилл (чья добродетель была ненасытна в своей жажде вознаграждения) едва ли сможет прийти к власти из-за огромных трудностей, с которыми он столкнется при распределении государственных должностей, одна остроумная дама ответила, что никаких трудностей не будет, поскольку лорд Гренвилл с превеликим удовольствием займет все должности сам. Гренвилл и его брат Бекингем никогда не упускали случая поживиться.

Архисовместителем был Дандас, занимавший сразу три государственных поста. Благоволивший к Дандасу Питт изобрел специально для него третью министерскую должность, по поводу чего Шеридан, выступая в 1795 году, заметил: «У нас, разумеется, имелось поистине джентльменское правительство, а г-н министр Дандас был трижды джентльмен в сравнении с остальными членами кабинета, так как занимал в нем три места».

Впрочем, сам Питт, так же как Фокс, Грей и Шеридан, был совершенно неподкупен. Подобно своему отцу, он гордо презирал материальную выгоду. Так, он отверг предложенные городскими властями 10 тысяч фунтов в год и не принял подарок европейских властителей в размере 100 тысяч фунтов стерлингов; картины, присланные ему в дар иностранными монархами, разворовывались бесчестными слугами или покрывались плесенью в подвалах таможни. После того как Питт отказался стать у кормила власти в марте 1783 года, Дженкинсон, он же лорд Ливерпул, заявил, что благородство и принципиальность Питта «совершенно несовместимы с нравами, обычаями и наклонностями тех, через чье посредство только и можно управлять нашей страной». Несмотря на то, что Питт отменил многие синекуры, он был вынужден сплачивать ряды своей партии с помощью системы косвенного подкупа.

В открытую продавались и покупались дворянские звания. Бойкая торговля титулами началась еще при Якове I, но во времена Шеридана она приняла бесстыдный, разнузданный характер и велась в колоссальном масштабе. За первые тринадцать лет своего правления Питт пополнил палату лордов восемьюдесятью тремя новоиспеченными пэрами. За всю же свою жизнь он ухитрился пожаловать званием пэра ни много ни мало сто сорок человек. К моменту, когда он выпустил из рук бразды правления, чуть ли не половина всех пэров, заседавших в палате лордов, были его ставленниками. Питт создавал плебейскую аристократию, возводя в звание пэра безвестных сквайров и богатых скотопромышленников. Он вылавливал их в коридорах банкирских домов Ломбард-стрит или вытаскивал из недр бухгалтерий Корнхилла — рынка зерна. Одного такого толстосума- скотопромышленника рекомендовали как человека достойного носить титул баронета, однако Питт, которому представили этого кандидата, пришел в ужас от чудовищного диалекта будущего баронета и в титуле ему отказал.

В передней министров толпились всевозможные ходатаи и просители. «Да ведь это же, любезная, — говорит торговец теплыми местечками Надменный Джек[7], — не больше как простой обмен. Мы каждый день оказываем друг другу услуги и поважнее... Вот предположим, сударыня, что вы — первый лорд казначейства; у вас есть должностишка, нужная мне, а у меня имеется местечко, нужное вам; ну и рука руку моет, оба мы — стороны заинтересованные, сказали друг другу пару слов — и дело с концом».

И не без основания за сорок лет до этого Свифт начертил на окне вестибюля дома лорда Картрета следующее двустишие:

«Как скучно сидеть здесь и ждать Вашей милости

Тому, кто не ищет подачек и милостей!»

Что же касается награждения орденами, то злобный отступник Филипп Фрэнсис получил-таки орден Бани, а Шеридану так и не повесили на грудь это украшение, которое, по его словам, «втершиеся в милость пэры носят круглый год, а трубочисты — только первого мая».

То был век надменности и высокомерия, век кастовой замкнутости, когда все общество сводилось к каким-нибудь трем сотням лиц, а численность кабинета (вплоть до 1801 года) — к семи министрам. Престарелая леди Олбемарль однажды заявила джентльмену, общаться с которым считала ниже своего достоинства: «Вам наболтали, будто я злословила на ваш счет, но это неправда, потому что я никогда не взяла бы на себя труд говорить о вас; однако если бы я все же удостоила вашу персону каким-нибудь замечанием, я сказала бы, что в будни вы похожи на прохиндея, а по воскресеньям — на аптекаря». Даже Джорджиана, герцогиня Девонширская, которая, познакомившись с Шериданами, была совершенно очарована ими, колебалась, не зная, прилично ли будет пригласить к себе певицу и сына актера.