Шеридан - [56]

Никогда еще слово «джентльмен» не употреблялось так часто и в таком похвальном смысле, как употреблялось оно применительно к лорду Норту и ко всему, что бы он ни говорил и ни делал в палате общин. Стараясь побороть стихию болезненной обидчивости, которая овладела тогда парламентариями, Норт однажды заявил: «Один из членов этой палаты, коснувшись в своей речи моей персоны, назвал меня «этой тумбой, что зовется министром». Спору нет, — продолжал Норт, похлопывая себя по плотным бокам, — действительно тумба. Следовательно, упомянутый член, назвав меня тумбой, не погрешил против истины, и мне не на что обижаться; но сказав «эта тумба, что зовется министром», он наделил меня прозвищем, которое сам бы хотел носить больше всего на свете, и поэтому я воспринял его слова как комплимент».

Во время заседаний в палате Норт часто прикладывал к лицу платок. Как-то раз после утомительно длинных дебатов кто-то упрекнул его: «Боюсь, милорд, вы проспали дискуссию». «Увы, не проспал», — последовал ответ.

Подобные добродушные остроты сыплются из него как из рога изобилия. После своей отставки он должен был бы уйти с политической арены. Есть такие вещи, которые можно оправдать, но нельзя одобрить. Коалиция его светлости лорда Норта с мистером Фоксом принадлежит к их числу.

Номинальным преемником Чэтама стал лорд Шелберн, государственный деятель и философ, менее талантливый, чем Берк, но более дальновидный. На деле он зарекомендовал себя худшим из коллег в кабинете министров, человеком неискренним и двуличным; из-за этой своей скверной репутации он получил прозвища «Малагрид» и «иезуит с Беркли-сквер». Что же представлял он собой в действительности? Это был знатный вельможа, живший на широкую ногу и щедро раздававший подачки. У него в доме дневали и ночевали лучшие умы того времени: теоретик финансов Прайс, Пристли, Бентам. Он оказывал покровительство всему тому, что больше всего заслуживало покровительства. При недюжинных способностях обладал столь же недюжинным трудолюбием. Шелберн содержал у себя в Лэндсдаун-хаусе целый штат своих собственных секретарей, изучавших и анализировавших отчеты о государственных делах. Да он и сам был ходячим министерством. Что же касается его дурной репутации, то отчасти тут была повинна его манера держать себя. Слишком уж он старался быть приятным, слишком настойчиво уверял в своей искренности — одним словом, производил впечатление человека вкрадчивого и льстивого. Шелберн знал все на свете, за исключением, может быть, правил игры в «фараон». В среде денди- завсегдатаев Брукса — он казался какой-то нелепой и пугающей фигурой. В часы, когда Фокс и Шеридан обычно бывали навеселе, он знакомился с содержанием донесений, отправленных ему из Парижа. Он являл собой полную противоположность тому, что называют «добрым малым», «компанейским человеком»; необщительный по характеру, он всегда и везде держался особняком. Мало того, что эта его отчужденность отталкивала от него коллег и приводила в недоумение монарха; она мешала ему примкнуть к какой-либо партии и обеспечить себе сколько-нибудь реальную поддержку.

Старые виги (как, впрочем, и новые) возлагали надежды на другого кандидата — Рокингема. Он имел безупречную репутацию, был знатен, богат и восприимчив. Он стал бы послушным орудием в руках Берка. Только благодаря дружелюбному характеру Рокингема и держится вместе распадающаяся семья вигов, в которой Шелберн играет роль семейного адвоката, Фокс — расточительного наследника, Шеридан — его веселого собутыльника, а Берк — домашнего учителя.

Результаты августовских выборов 1780 года оказались обескураживающе неблагоприятными для сторонников Норта. Премьер- министр стал жаловаться на плохое здоровье и упадок сил. Он хотел заключить мир с Америкой, но монарх воспротивился этому. А тут еще угрожающе обострились голландский и индийский вопросы — при самых лучших намерениях Норт чувствовал себя бессильным. Если бы не настояние короля, он с радостью ушел бы в отставку еще в начале года. Теперь же гордоновские бунты, направленные против католиков, нанесли новый удар по его и без того шатающемуся правительству. Настал момент, когда парламентское большинство Норта сократилось до десяти голосов, потом оно сократилось еще больше. Норт не на шутку встревожился. Все его приверженцы, предчувствуя скорое его падение, старались ухватить напоследок лакомый кусок для себя. Сторонники Фокса с удвоенной энергией рвались к власти. Но это еще не был конец долгого правления Норта. Когда же правительство Норта все-таки пало, началась политическая чехарда: за полтора года сменились три кабинета.

4

 В эту пору Георгу III минуло сорок два года, и шел двадцать первый год его непопулярного царствования. Он стремился быть королем-патриотом, но выбирал самые неудачные средства для достижения этой цели. Обращаясь к парламенту со своей первой речью и мечтая завоевать любовь народа, он заявил: «Я рожден и воспитан здесь, в этой стране, и горжусь тем, что я британец». (Прозрачный намек на немецкое воспитание двух его предшественников.) К сожалению, заявление это не произвело ожидаемого впечатления, главным образом потому, что король сказал «британец» вместо «англичанин». История его женитьбы тоже не пробудила чувства романтического преклонения перед монархом. На заре своего царствования он был покорен красотой и необычным очарованием леди Сары Леннокс, племянницы Фокса, и даже пытался, весьма неуклюже, сделать ей предложение. Однако его любовь не смогла противостоять влиянию придворного окружения, и он выбрал себе в жены Шарлотту Мекленбургскую, не отличавшуюся особой красотой и лишенную очарования, а леди Сару Леннокс назначил, чтобы утешить ее, подружкой невесты на свадьбе. Но даже эта неприглядная матримониальная история нанесла несравненно меньше вреда престижу монарха, чем его пристрастие к непопулярному шотландцу Бьюту. И только в 1784 году произошло единение между королем и его подданными.