Шепот звезд - [47]

— Богу вся возможна, — философски заметил «негр». — Послушайте, товарищ капитан. Я предлагаю вам сделку: рассказываю, что за силы наказали Сеню, а вы мне подкинете сюжетец — какое-нибудь убийство, которое способно потянуть действие. Роман, понимаете, затормозился — хоть плачь… Вот разгадка вашего дела.

— Я весь внимание.

— Факт первый. На Сеню помочились вышние силы — это вы сами сказали, пояснил он. — Второй факт: его крестную маму Софью Марковну те же силы залили дерьмом.

И Шавырин принялся рассказывать о жизни Софьи Марковны и об ее страданиях.

Следователь сперва заинтересовался, потом заскучал, а «негр» продолжал:

— Не находите ли вы, капитан, что оба преступления имеют один почерк? И все связано с нечистотами. В этом есть — в деле Соньки — намек следствию. Даже не намек, а прямая подсказка. Хитроумный и насмешливый убийца рассуждал так: Сонька и Сенька кидались дерьмом в окружающее их народонаселение и метили главным образом в тех, кто выше, значительнее, благороднее. Кидали-кидали, и вот все стало лететь назад. Помните: «Кто с мечом придет, тот от меча погибнет». Теперь людишки стали другими — мечами не воюют, воюют другим способом. Воюют… даже говорить противно. Кроме того, не говорит ли вам созвучие имен: Сенька — Сонька? Это звучит как детская дразнилка. Вот вам путь расследования. Назовите дело так: «О нечистых». Или еще лучше: «О нечистой силе» — ведь они, и Сонька, и Сенька, обладают огромной силой довольно включить радио или почитать газету… Но они теперь нечистые. Обгаженные.

— Вы юморист, — перебил капитан импровизацию «негра». — Сеня бормотал про кого-то с бородой…

— Ну вот! А вы еще сомневаетесь! — обрадовался «негр». — Сеня пытался вам объяснить про Бога карающего. Его изображают у нас с девятнадцатого века в виде бородатого старца ветхого денми…

— Не могла ли быть у киллера пристяжная борода, которая, как известно, очень изменяет лицо?

— Вы пытаетесь идти по простому пути… А я приглашаю вас вернуться к вышним силам. Они для исполнения цели могут в качестве оружия избрать все, что угодно: банановую корку, на которой жертва поскользнулась, любого забулдыгу или даже вора… Силы эти могли сделать так, что у исполнителя их воли возникло сильное желание помочиться…

— Вор не взял денег. Значит, вор отпадает. У Сени было с собой тридцать кусков.

— Тридцать сребреников?

— Думаю, больше.

— Когда вы разберете, какие силы двигали Иудой, вам станет ясно, какие силы двигали Сеней и что его остановило.

— Не могу не отдать должного вашей шутливости, — сказал капитан и поднялся.

— А сюжет? Вы мне должны сюжет.

— Подумаю. Позвоню.

«До чего же путаные мозги у этих щелкоперов!» — подумал он.

* * *

— Кажется… это… готово, — рычал Иван Ильич. — Разбирайте опору. Покатаемся, поглядим.

Он не спал пятые сутки. Снял шапку — от его головы шел пар.

— Жарко, — сообщил он сам себе.

Была теплынь — всего десять градусов ниже нуля — и такая тишина, что дымы папирос казались подвешенными в воздухе.

Прошел в кабину сопровождения, глянул на спящего Махоткина и подумал, что если сам сядет, то уже не поднимется. Его слегка качнуло.

Махоткин открыл глаза:

— Слышу, разбирают сруб.

— Да, сейчас начнем. Где командир и механик? — отнесся Иван Ильич ко второму пилоту. — И штурмана гони сюда. Пусть уточнит погоду. А ты? — тронул он радиста за ногу — тот спал, для комфорта сняв унты. — Начинай предполетную подготовку.

Он сообщил второму пилоту первоначальное ускорение в спину и пошел поглядеть, как затаскивают брус в грузовую кабину.

— Пришвартуй хорошенько, — сказал он стюарду, похожему комплекцией на медведя.

— Как учили, — ответил тот.

По губам Ивана Ильича скользнуло подобие улыбки: он вспомнил, как Ваня Черевичный, большой поклонник женской красоты, решил сделать над тиксинской гостиницей, где остановились гастролирующие актерки, высший пилотаж на самолете Ли-2. И плохо пришвартованный груз повело в хвост, нарушилась центровка, ероплан посыпался хвостом вниз. Вот была бы загадка для комиссии, выясняющей причины катастрофы! (Слово ТАП тогда еще не было придумано.) Но Ваня, великий летчик, сумел вывернуться и у самой земли вывел машину в горизонт.

У старости есть свои удовольствия: любая мелочь пробуждает воспоминания, которыми можно играть, как разноцветными камешками, и не знать, что такое скука.

Иван Ильич поглядел, как швартует груз, и помог стюарду натянуть трос.

— На кой нам этот брус? — проворчал стюард. — Бросили бы здесь.

— Пробросались.

Иван Ильич вспомнил, как челюскинцы кидали в костер для дыма нераспакованные новые полушубки, которые невозможно было вывезти. И вспомнил, как непросто увидеть с воздуха дым, который мешается с дымкой. И как непросто найти стойбище оленеводов по кострам.

— Неужели полетим? — поинтересовался стюард.

Иван Ильич оставил этот вопрос без внимания.

Он вышел и, казалось, к чему-то прислушивался. Тишина стояла удивительная, но воздух начинал как бы густеть и наполняться неслышными вибрациями, которые отдавались внутри.

Иван Ильич пошел вокруг самолета, убрал из-под колес колодки.

Появился второй пилот.

— Командира и механика не нашел! — крикнул он. — Все по разным палаткам. Ничего, услышат, как запускаемся, сами прибегут!