Шепот ужаса - [29]

После Тьерри, друг Пьера, устроил для нас небольшое торжество. Мы с друзьями пошли в индийский ресторан, а потом в ночной клуб с африканской музыкой, где собирались миротворцы из Камеруна. Помню, до чего удивились местные жители, когда первые камерунцы прибыли в Пномпень: у них была совсем темная кожа. Музыка Пьеру понравилась. Он и его друзья просидели за разговорами всю ночь.

Через несколько дней мы покинули Камбоджу. Я свозила Пьера в Тхлок Чхрой и познакомила с родителями. Вот тогда-то я могла запросто появиться в деревне средь бела дня. Все изменилось, ведь я вернулась в деревню с деньгами, в сопровождении белого человека. Все вдруг начали вспоминать, какими хорошими друзьями мы были в детстве, каким милым ребенком я росла.

Отец не был рад тому, что я уезжаю, ну да я другого и не ждала. Не сильно он обрадовался и знакомству с Пьером. Лишь кивнул, выдавив из себя пару слов. Я сказала отцу, что обязательно вернусь. Мать просила Пьера не обижать меня, любить и заботиться, спросила, как я буду жить в его далекой Франции. Пьер успокоил их: «Не волнуйтесь, ваша дочь вполне способна постоять за себя». Когда мы уже уходили, оба родителя всплакнули.

Итак, мы отправились во Францию. Я понятия не имела, во что ввязываюсь. За несколько дней до вылета мы с Пьером поссорились; в день отъезда я все еще кипела от негодования. Собирая свой чемодан, я сунула внутрь остро заточенный нож. «Если во Франции Пьер попытается продать меня, — сказала я себе, — убью его!» В самом деле, как знать…

Глава 8. Франция

Во время полета я старалась не подавать виду, что мне страшно Я ведь гордая — не хотела, чтобы Пьер заметил. Прилетев в Малайзию, мы узнали, что рейс в Париж задерживается. Нас разместили в гостинице.

Чтобы выйти из аэропорта, нужно было спуститься по эскалатору. Я наотрез отказалась. Ни в какую не соглашалась ступить на металлическую змею, которая перекатывалась. Пьер рассердился и затащил меня на эскалатор силой. На улицах Куала-Лумпур я увидела здания выше любого лесного дерева. Пьер объяснил, что называются они небоскребами. Я же поняла, будто они в самом деле скребут небо. Все вокруг было такое необычное, современное, все меня поражало.

Наш номер находился на двадцать восьмом этаже. Мы вошли в лифт: когда двери закрылись, я почувствовала себя точно в гробу, мне стало жутко. Из окон номера люди внизу казались крошечными, не больше букашек, что тоже ужасало. Пьер зашел в ванную комнату и стал набирать в ванну воду, которая вдруг пошла пузырями. Он сказал, что мне понравится, что нужно войти в ванну, я же никак не соглашалась. Пузыри меня пугали, я никогда раньше не принимала ванну и не мылась в горячей воде.

Потом был еще один перелет. Теперь мне было уже не так страшно. Летели мы дольше, с остановкой в Дубае. В аэропорту я увидела, как живут мусульмане — не чамские, вроде моего дедушки, а настоящие, у которых женщины, как призраки, закутаны с ног до головы, да еще в такую плотную, черного цвета одежду. И это когда на улице жара! Мне их стало жаль.

Приземлившись во Франции, мы сразу же отправились к тете Пьера — ее звали Жанин, а жила она в пригороде. Когда мы вышли из аэропорта, майский воздух показался мне до того свежим, что я подумала: французы наверняка установили кондиционеры на открытом воздухе. Чтобы порадовать меня, тетя решила приготовить рис. В Камбодже рис варят час, а то и дольше: ставят котелок на угли, и вода выкипает себе потихоньку. Когда же я увидела, как тетя окунает маленькие целлофановые пакетики с рисом в кипящую воду, я решила, что женщина сошла с ума. В чем совершенно убедилась, когда через несколько минут тетя вынула пакетики из воды и добавила в рис сливочное масло. Рис получился жутким, полусырым; зерна раздулись, став гораздо больше наших, таких вкусных и ароматных. Из уважения к рису я съела все, что мне положили на тарелку. А вот ветчина и хлеб мне понравились; хлеб вообще был настоящим объедением.

Пьер уехал на пару дней. Сказал, что нужно повидаться с друзьями, и исчез. Тети Жанин целыми днями не было дома, так что я не знала, чем себя занять. Выйти на улицу, имея в запасе всего несколько французских слов, я не решалась. К тому же я боялась заблудиться. Мне пришла в голову мысль о том, что, возможно, подруги были правы — Пьер замышляет продать меня. Я сказала сама себе, что должна быть сильной и доказать Пьеру, что так просто он со мной не справится.

Наконец Пьер объявился и предложил мне съездить в Париж. Мы жили в дальнем пригороде. Чтобы доехать до столицы, надо было сесть на электричку, а потом еще и на метро. Все это было для меня в диковинку, я ничего не понимала и постоянно находилась в состоянии тревоги. В Камбодже поезда тащатся черепашьим шагом, французский же несся с головокружительной скоростью, и это по двум тоненьким шпалам — казалось, вот- вот соскочит с них. Метро вообще находилось под землей; шумный поезд мчался в темном туннеле со скоростью, которую трудно даже вообразить.

Я слышала, что Париж самый красивый город в мире, но мне так не показалось. Зелени в городе почти не было, казалось, город задыхается и умирает — так тесно друг к другу стояли дома. Нигде не было свободного местечка. Даже знаменитая Эйфелева башня не впечатлила меня, показавшись грудой металлолома, — ничего похожего на величественный Ангкор-Ват. Удивительнее всего было наблюдать, как люди обращаются со своими собаками. Собаки были везде, даже в ресторанах и квартирах. В Камбодже собак в дом не пускают — для нас они нечистые животные.