Шепот ужаса - [26]

В целях экономии мы переехали к другу Пьера; сам Пьер тем временем подыскивал место. Он нашел здание с видом на реку; первые два этажа в нем были свободны. Пьер задумал открыть небольшое кафе, где утром можно позавтракать, заказав хороший кофе, а вечером плотно поужинать с пивом. Он украсил помещение пальмовыми листьями — стало похоже на деревенский дом — и повсюду расставил цветы. Назвал Пьер местечко L'ineptie, что значило «пустячок».

Для приготовления сэндвичей и фондю Пьер нанял одного друга, итальянца, а еще взял на работу четырех официантов. Иногда он сам прислуживал посетителям, да и я тоже; бывало, работали до двух ночи. Я сразу предупредила Пьера, что трудиться за так не хочу. Тогда он предложил мне всего двадцать долларов в месяц и напомнил, что я не плачу за жилье и питание.

Пьер вложил в дело все, что у него было — несколько тысяч долларов, — чтобы привести помещение в надлежащий вид. В конце первого месяца он выдал мне зарплату. Это были первые деньги, заработанные честным трудом. Я пошла на рынок и потратила все на роскошное платье фиолетового цвета с белым кружевным воротником и небольшим жакетом. Мне казалось, я выгляжу в нем просто красавицей! Шустрый китаец, продав платье вдвое дороже его настоящей стоимости, неплохо на мне заработал. Но я не хотела торговаться. Мое маленькое счастье нельзя было выторговать. В тот вечер, закончив работу, я пришла домой и снова надела платье. Но так и не показалась в нем на людях слишком робела. Платье было только для меня, оно служило мне чем-то вроде волшебной одежды для феи.

Однажды во время очередного звонка во Францию Пьер сказал своей матери, что порвал с бывшей подружкой и теперь живет со мной. Мать очень расстроилась из-за того, что ее сын связался с камбоджийкой. Мне стало неприятно; я даже не думала, что французы могут быть такими расистами, совсем как кхмеры.

Но Пьер резко возразил: «Плевать мне, что ты там думаешь». Я ужаснулась. Как мог он сказать такое матери?! В Камбодже родителям не перечат и выказывают всяческое уважение: при этом не важно, сколько лет самим детям. Видимо, среди французов принято иначе.

У Тео, приятеля Пьера, была видеокамера: он предложил Пьеру снять меня и переслать пленку матери. Пьер так и сделал. Но я чувствовала себя скованной и постоянно робела. Не могла даже рта раскрыть. Вряд ли я понравилась матери Пьера.

В то время я не переставала удивляться разговорчивости французов. Камбоджийцы — народ молчаливый. Мы научились этому дорогой ценой; мне кажется, в камбоджийской культуре молчание стало естественным. Французы же, когда сидели в баре, могли говорить часами напролет. Никогда не видела более болтливых людей.

Я уставала уже от одного того, что слушала их.

* * *

В ноябре 1991-го в Камбоджу вернулся король. Он проехал по Пномпеню на заднем сиденье розового «кадиллака». Дети на улицах размахивали руками, приветствуя его. Возвращение короля из изгнания было частью наскоро обговоренной миротворческой программы, подготовленной ООН для Камбоджи. Вьетнамцы согласились уйти из страны, король Сианук вернулся, ООН взяла на себя наблюдение за работой правительства и ходом избирательной кампании, а «красные кхмеры» и другие военные формирования решили участвовать в выборах, пытаясь прийти к власти законным путем.

Большинство моих знакомых камбоджийцев не слишком радовались всем этим преобразованиям. Нас приучили к осторожности: если происходят изменения в верхах, в низах они отзываются недобрыми вестями. Когда Кхиеу Сампан, лидер «красных кхмеров», вернулся в Пномпень в декабре 1991 года, чтобы учредить официальную штаб-квартиру, толпа напала на него и разгромила здание. Пришлось вызывать танковые войска. Многие беспокоились, думая, что с выборами снова начнутся стычки и беспорядки. Никто не верил, что боевики сдадут оружие и страна мирным путем придет к парламентской демократии.

В 1992 году в страну по линии ЮНТАК[6] прибыли двадцать две тысячи иностранцев. Многие были рады такому притоку баранг — так камбоджийцы называли всех белых с кошельками, набитыми деньгами. Почти каждый месяц в столице открывался новый бар или ресторан, призванный удовлетворить запросы все прибывавших иностранцев. При многих барах содержались проститутки — чуть лучше, чем в обычных борделях, так что солдаты миротворческих войск могли выбрать себе девочек. Дело процветало. Только в нашем заведении ничего подобного не было.

Часто случалось, что к нам заходил иностранец в компании с очень юной девушкой. Пьер кричал на него и вышвыривал вон. Помню, до чего он разозлился, когда увидел огромного немца с девочкой двенадцати-тринадцати лет — я боялась, что завяжется потасовка. Может, поэтому дела наши шли не слишком успешно. Посетителей было много, но чаще всего днем, когда обычно приходят просто посидеть и поболтать о том о сем.

Я считала Пьера очень умным. Я им восхищалась. Мне казалось, нет ничего лучше, чем жить с ним. Он помог мне не просто вырваться из прошлой жизни, но и начать новую: зарабатывать честно и помогать родителям. Я уважала Пьера. Я пыталась полюбить его. Может, если бы он был добрее, у меня бы получилось. Но Пьер был человеком суровым, он кричал на меня, в нем не было места нежности — между нами не было той любви, какая описывается в романах.