Ты проиграла, болезнь моя, боль моя. Ты получила то, что хотела — и проиграла.
— Я всё ещё могу вернуться, — вдруг понимаю я. — Хотя бы ненадолго.
— Да. Можешь, — он не собирается скрывать. — Только хочешь ли?
— Я не попрощалась с папой…
— Зачем прощаться, если вы ещё встретитесь?
Он не уговаривает — он констатирует факт. Он не желает мне зла. Не может желать. Он такой же, как мрак вокруг нас, в котором нет добра и зла. Он выше этих понятий.
Как я раньше этого не понимала?
— Да, — я отворачиваюсь, и длинные волосы щекочут мои плечи. — Ты проводишь меня?
Вместо ответа он тянет меня за собой.
И откуда-то я знаю, что Катя уже забыла меня, но Вольдемар заплачет, когда узнает; что Паша взгрустнёт на пару часов, а Лёля с Лесей привезут на мою могилу огромную корзину белых лилий; что Марс до конца жизни будет приходить по вечерам на мою кровать и ложиться рядом с пустой подушкой, на которой моё место займёт плюшевый медведь, а Машка с сыном после похорон останется в Москве, пытаясь пережить сама и помогая с этим родителям…
Но всё это почему-то кажется мне не слишком важным.
Неслышно ступая по звёздному мраку, мы подходим к окну. Свет за окном — так мне проще его называть — непроницаемый, яркий, но ласковый; он не обжигает мои щёки, но греет их, не ослепляет мои глаза, но отражается в них тёплым сиянием.
Свет ждёт меня.
Откуда-то я знаю и это.
Я в последний раз оглядываюсь назад.
А потом киваю, и мы, так и держась за руки, словно дети, вместе делаем шаг вперёд.
Когда я впервые услышала его, я приняла его голос за шёпот листьев в больничном саду. Теперь я знаю, что это не так.
Когда-нибудь и вы его услышите.
И когда это случится — не бойтесь.
