Шепот Черных песков - [12]

Шартум наполовину лежала под тушей коня. Спутанные мокрые волосы закрывали лицо, руки беспомощно раскинулись в стороны. Собака, подползая к ней, тихонько подвывала.

– Шартум, Шартум! – кричал Парвиз, выбираясь из воды и скользя по мокрой глине.

Он упал, поднялся и, как зверь, опираясь на четыре конечности, подбежал к жене. Она была без сознания. Конь еще хрипел и дергался в агонии. Стащить его тушу с ног Шартум Парвиз не мог. Вытянуть любимую тоже. На помощь подоспел ее брат. Вдвоем мужчины сдвинули коня и освободили ноги девушки, которая так и лежала без сознания. Только слабое дыхание шевелило тонкую травинку, которую Абаттум поднес к ее носу, да еле слышно билось сердце в груди, к которой припал ухом Парвиз.

А на другом берегу Мургаба уже торопились на помощь люди их племени. Среди них и Персаух. Вождь вместе с несколькими воинами переплыл реку на конях и помчался на восток, намереваясь вступить в бой с кочевниками, которые (Персаух не сомневался в этом!) ожидают своих лазутчиков с добычей неподалеку.

Парвиз и Абаттум осторожно переправили Шартум назад и на циновке отнесли ее в поселок, где Цураам уже готовила снадобья и пела песнь богине Иштар, моля покровительницу женщин о даровании жизни несчастной девушке.

* * *

…Солнечные блики слепили глаза, но Шартум словно завороженная смотрела на них, смотрела… Всплеск, и вот на водной глади показалось чешуйчатое тело змея. Извиваясь, он подплывал все ближе, ближе… его пасть раскрывалась все шире. Шартум уже видела острые зубы. Она замерла под взглядом змея, крик застрял в горле, страх сковал тело. Ужасная пасть приблизилась настолько, что закрыла собой реку и солнце. Слюна сочится между зубами, стекает с раздвоенного языка…

– А-а-а! – закричала Шартум.

– Тише, тише, дочка, – Цураам склонилась над головой девушки и поднесла к ее рту длинный носик сосуда со снадобьем, – пей, моя хорошая, пей, забытье – лучшее лекарство, да будет благословенна Гула[29], дарующая нам исцеление!

Шартум лежала в тени под навесом из камышовой циновки. Девушка сидела в изголовье больной и помахивала веткой над ее лицом. Рядом Цураам в окружении сосудов с только ей известными снадобьями колдовала над телом несчастной, у которой оказалось несколько переломов в ногах. Больше всего верховную жрицу беспокоил один – у левого бедра. Нога неестественно вывернулась в том месте и отекала на глазах. Цураам связала ноги Шартум и обложила их распаренными листьями травы, помогающей при ушибах.

Парвиз сидел неподалеку, скрестив ноги, и качался взад-вперед, шепча на своем языке то ли молитвы, то ли заклинания.

– Алик Пани, Алик Пани вернулся! – закричал мальчишка, первым увидев полуобнаженных всадников, за которыми тянулся шлейф пыли.

Воины спешились, и Персаух, осушив поданную чашу с кислым молоком, подошел к Цураам. Он присел с ней рядом, но молчал. Только смотрел на Шартум. Лицо вождя было сурово. Сжатые губы, прищуренные глаза скрывали тяжелые мысли, которые ему предстояло облечь в слова.

– Как она? – спросил Персаух, его голос прозвучал глухо, но Цураам послышалась горечь в нем – гораздо большая горечь, чем та, которую могли вызвать страдания девушки его племени.

– Молимся, – ответила Цураам, вглядываясь в лицо мужа.

Она ни о чем не спрашивала. Сам скажет, что надо.

Персаух положил руку на плечо жены, сдавил его и порывисто поднялся. Ожерелье с бронзовыми фигурками быков брякнуло на его обнаженной груди.

Старейшины племени ожидали вождя под другим навесом. Воины стояли неподалеку. Персаух сделал знак рукой, и воины разошлись. Один из них подвел к Цураам коня. Поперек его спины, вниз лицом, лежал юноша. Его грудь была насквозь проткнута стрелой, наконечник которой, обагренный кровью, торчал под лопаткой. Воины сняли убитого и положили к ногам жрицы. Цураам качнулась.

– Сынок…

Женщины подбежали к ней, подхватили под руки.

– Прости, Цураам, не уберег, – процедил Персаух и, кинув прощальный взгляд на сына, решительно направился к старейшинам.

На совет позвали Парвиза и Абаттума. Они рассказали, как все случилось. Старейшины слушали внимательно, изредка поглядывая на мужчин. Когда те закончили рассказ, в повисшей тишине зазвучал голос вождя:

– Их немного было – одиннадцать всадников. Трое реку переплыли и в зарослях сидели, поджидая наших девушек. Восемь у другого русла реки ждали, недалеко, два беру[30] от того места, где нашли Шартум. Мы всех убили.

– Другие придут. Мстить будут, – вставил Парвиз.

Персаух колко взглянул на него.

– Мстить будут, – повторил охотник, не замечая взгляда вождя, – надо опередить, я знаю, где их стойбище. Там, – он кивнул на юг.

– Там? – удивился один из старейшин. – Но они пришли оттуда, – он указал на восток.

– Они шли по тому берегу, переправились, где мельче, а там река большая, сильная, не каждая лошадь вброд перейдет. Я видел шатры, отары, раньше, когда мы только пришли. Но кочевники на другой стороне реки, там, где она еще не разделяется, не думал, что к нам подберутся, думал, уйдут, а они мою Шартум…

– Всем мужчинам вооружиться, – сурово перебил Персаух, – дозор держать со всех сторон. Ты, Парвиз, возьмешь трех воинов и проверишь, там ли стойбище, где ты видел. А потом решим, что делать. Дров побольше заготовить, костры ночью жечь, и стену строить! – приказал вождь и, оставив старейшин, пошел к жене.