Шепчущие рядом - [4]

Не знаю, сколько я пролежал без сознания.

– Лучшее средство от головной боли – это бренди, или виски, или… на худой конец – пиво, но последнее помогает ненадолго, – прозвучал знакомый шёпот, когда я пришёл в себя.

– Людей губит не бутылка, а искусство… Погляди, какой шишак набил.

Я открыл глаза.

– Кто ты? – спросил я окружающую темноту, поднимаясь с пола.

– Ну-с, я, наверное, лучшая часть твоего ушибленного мозга, – обезьяна появилась передо мной внезапно.

– Ага. Вот и глюк! – я потёр ушибленное место на голове (там действительно вздулась шишка, размером с добротную сливу). – Я буду звать тебя Глюк, слышишь?

– Называй, как хочешь, – обезьяна ничуть не обиделась и даже подмигнула мне.

Что главное, – размышлял я, – когда находишься во сне в экстремальной ситуации? А вот – осознать, что все это происходит именно во сне, и переживать после этого становится незачем. И впрямь, зачем переживать, коль это всего лишь сон, логично?

– Ну, давайте, рассказывайте, сэр Глюк, с чем пожаловали?

– М-м-м, я никуда не пожаловал, я всегда был с тобой. Я твой советник во многих делах.

– Да? И когда ты мне что советовал?

– Благодаря мне ты поспал вчера на час больше и досмотрел давно загаданный сон о Сьюзи.

– Не помню, чтоб мне кто советовал чего, но я действительно вчера проспал, из-за чего опоздал на работу.

– Работа… Брр… Сурова жизнь. Чтоб лопать бутерброд с колбаской, чеддером… надо что-то делать за бумажки, чтобы купить этот бутерброд с колбаской и чеддером…

– Эт точно…

– Расслабься. Тот, кто угождал всем, умер раньше, чем родился на свет⁷, – протянула обезьяна, – забудь плохое – ведь на столе стоит такой коньяк!

– Так и спиться не долго, – хмыкнул я.

– Живи сегодняшним днем! Вдруг завтра свалится на голову кирпич, – выныривает обезьяна из темноты, накрывает меня сомнениями и болью в висках уверяет в напрасности жизни.

– И что ты оставишь после себя? – прошептал какой-то новый голос, другой.

Я повернулся. На плече восседал маленький человечек в словно сотканном из светлого дыма одеянии. Он источал свет, тем самым освещая пространство вокруг, включая и обезьяноподобное существо. Да оно очень сильно походило на обезьяну, но странное дело, стоило мне попытаться рассмотреть её, так сразу её черты расплывались. Рассмотреть же маленькое существо мне не позволяло его же свечение. В итоге, я оставил какие-либо попытки разглядеть их как следует. А когда, спустя положенное время, потух экран сотового, то я не стал его зажигать снова, так как не видел в этом больше необходимости.

– А это друг твой? – спросил я.

– А это… – поспешила ответить обезьяна, – рудимент человечества. – в её шипящем голосе чувствуется раздражение. – Он настолько мал, что голос его почти неслышим.

– Мал я как раз оттого, что слышать меня чаще всего не хотят! – светлячок бросается искрами, но они не обжигают, а гаснут.

– Ты будешь Глюком номер два, – киваю лилипуту.

– Повторю вопрос, – еле слышно шепчет он. – Что после тебя останется, когда тебя не станет?

– Мои труды – книги, – я чешу затылок в сомнениях, а сзади посмеивается обезьяна.

– Сомневаюсь. В последнее время ты все чаще слушаешь его, – печалится маленький, указывая на большого.

– Конечно, – усмехнулась обезьяна, – он слушает меня! Ведь слушать тебя – монахом быть, и так в тоске просуществовав, подохнуть, радости толком не увидев.

– Глупости! – возражает светлячок. – Тоска как раз в праздности пустой.

В ответ Обезьяна противно смеется, и шипит одно лишь слово: чу-ш-ш-шь…

Пластины жужжали уже чуть громче.

Приснится же такое. И глюки умеют порой выстраивать предложения, логически связанные между собой.

– Вы видите их? – говорит кто-то мне на ухо, и я хватаюсь за знакомый голос – голос Доктора Штерна, чтобы выйти из сна.

– Это не сон, – раздаётся в ухе, пробирается глубже в голову, будто там обезьяна спорит с человечком о моей судьбе: пей, Вэн, пей, думай о будущем, заливай коньяком проблемы, действуй и откажись от праздности!

– Замолчите! – кричу я и хватаюсь за голову, цепляя блютус-наушник. Это жужжание, жужжание… почему-то особо сейчас сильно ставшее заметным. Оно проникает в голову под череп… и сводит меня с ума.

Я почувствовал, что что-то во мне сейчас поменялось, сознание что ли неким странным образом исказилось, и я… оказался в будущем, где я ещё не совсем старик, но уже человек, чувствующий конец своего жизненного пути.

Никогда ещё жизнь не казалась мне такой – более дикой, бесконечно идиотской, и такой пустой. Меня посетили тусклые, неприятные по содержанию мысли: «Что останется от меня, от плодов творческой моей работы, когда я перестану жить? Будут ли, точнее, эти плоды достаточно талантливы, полезны, или красивы, чтоб на них вообще обратили внимание? Кто задумается обо мне? Кто процитирует? Сколько драгоценного времени потеряно безвозвратно. Я так долго барахтался в омуте повседневного рабства. Я так долго «кормил не того волка», хм… эту обезьяну! Разжиревшую благодаря мне обезьяну… Где мой успех?»

– Выходите. Выходите оттуда! – вторит Штерн. – Долго в зет-поле находиться нельзя.

Параллельно, похоже, до сих пор шипели друг на друга аморфные существа: «…нет радости в книгах, лучше интернета и телевиденья – нет!» – утверждало одно. «Да, безусловно, телевиденье и Интернет прекрасные изобретения, – соглашалось другое, и добавляло: – Они не дают дуракам слишком часто бывать на людях