Шенна - [62]

Тут люди услышали, как слились и ринулись вместе, подобно звуку моря, вой и крик, вопль, плач и смех, детские голоса и женские. Они возвращались друг к другу, вертелись вокруг и теснили друг друга. Один под другим, один над другим и один в другом. То в одном месте, то в другом, то в третьем. Они были всюду одновременно, и людям уже начало казаться, что эта сумятица проникла прямо к ним в уши! А после в музыке послышался звук, подобный раскату грома. Он двинулся по полу, рыча и нарастая, то сжимаясь, то расширяясь. Он пронизал основание дома, дерево стульев и людские кости, колебля их и сотрясая. Он делался все сильней и сильней, пока не вобрал в себя всю музыку и все прочие голоса и не погнал их в водовороте по дому. Тогда гром стал еще тяжелее, сильней и беспощадней, пробирая и сотрясая дерево и кости, покуда все, кто там был, не ощутили трепет у себя в сердце и звон в голове.

Тут один детский голос взвился и вылетел в трубу. Первый женский голос последовал за ним. Затем и другой женский голос взлетел по трубе, а еще один детский устремился ему вослед. После вылетел в трубу вопль, и второй вопль за ним следом. Потом через трубу пролетел первый человеческий голос, что был слышен в музыке. Самые разные звуки и голоса исчезали один за другим. Скоро уже ничего не было слышно в доме, кроме грохочущих, дрожащих раскатов грома. Затем гром начал затихать, дрожь и трепет все слабели и слабели, сила терялась, мощь убывала, пока, наконец, от грома не осталось ничего, кроме низкого рокота. Рокот замирал, замирал, до тех пор, пока не обратился в дыхание. Затем все умолкло.

Запел петух!

Едва петух запел, Дева с Крепкого Холма вскрикнула и лишилась чувств. Никто и не пошевелился. Похоже было, будто все зачарованы. Наконец вскочил Большой Тинкер.

– Ну, слава Богу, – сказал он. – Да что это с вами? Возьмите-ка вдвоем эту девушку, женщины, да вынесите ее наружу, на свежий воздух.

Ее вынесли проветриться, и она пришла в себя.

– Где священник? – спросил кто-то.

– Он уже давно ушел домой, – ответил Микиль.

Вскоре Дева с Крепкого Холма явилась снова, жива и полна сил, и выговаривала женщинам, которые ее выносили, что незачем было так беспокоиться, потому что ничего особенного с нею не случилось – не больше, чем со всеми прочими, и правильней им было бы оставить ее в покое, вовсе не стоило так хлопотать!

Волынщик заиграл джигу, которая была уже совсем не колдовской музыкой, и танцы снова покатились так же резво и весело, как и в самом начале вечера. Петух пел опять и опять, но ни Дева с Холма, ни кто другой уже не обращал на него никакого внимания. Пошли музыка и танцы, волынщики заиграли, сменяя друг друга, башмаки колотили по плите, еды и питья было сколько угодно, покуда дневной свет не постучался в двери.

Арфиста нашли спящим, а одного волынщика пьяным. Но ни сон, ни опьянение не брали того, кто играл колдовскую музыку, хоть и выпил вина он преизрядно.

Глава двадцать восьмая

Прежде, чем день разгорелся, свадебное сборище рассеялось и люди разошлись по домам – все, кроме Большого Тинкера, волынщика, что играл колдовскую музыку, и Микиля с его матерью. Все четверо изо всех сил прибирали дом и расставляли все по местам. Колдовская музыка не выходила у Микиля из головы. Очень ему хотелось узнать, откуда волынщик научился волшебной музыке сидов. Микиль подождал, пока представится возможность, и задал ему вопрос.

– Послушай, Шон, – сказал он. – Какую удивительную музыку ты сыграл нам вчера вечером. Никогда я подобной не слыхивал. Не думаю, что найдется в Ирландии еще хоть один человек, кто сможет сыграть такое.

Шон притворился, что его не слышит.

– Должно быть, – сказал Микиль, – не каждый сможет выучить такую музыку. Как ты научился ее играть, Шон?

– Спроси что другое, Микиль! – ответил Шон.

Но Микиля это не сбило с толку. Он дождался, покуда Шон ушел, и сказал Большому Тинкеру:

– Постой, Патрик. Останься, поешь чего-нибудь после нелегкой ночи.

Патрик подумал, что это никак его не затруднит, и остался.

Вскоре после того, как Патрик кое-что съел и выпил еще капельку вина, Микиль небрежно заметил:

– Патрик, что за невозможную музыку нам сыграли вчера! Отродясь не слышал подобной – а я слыхал много прекрасной музыки. Если б не видел собственными глазами и не слышал собственными ушами, никогда бы не поверил, что хоть один смертный способен извлекать из волынки такое.

– И он бы тоже не смог, кабы ему не помогли, – сказал Патрик. – Ты что же, не заметил ветер сидов! И не слышал человеческих голосов, какие плакали, смеялись и визжали? Как только началась музыка, они стали собираться у нас в доме. Говорю тебе, их там танцевало под эту музыку больше, чем нас самих. Они начали уходить, только когда настало время пропеть петуху. И заметь себе, как волынщик бросил играть перед самым петушиным криком! Я даже удивился, как это они не забрали волынщика с собой. Будь я на его месте, я бы не стал играть такую музыку, как бы на меня ни напирали. Ему ума бы побольше. «Кувшин-то из колодца не всегда целым возвращается».

– Страсть как интересно, где на белом свете он выучил такую музыку или как ею овладел, – сказал Микиль.