Шенна - [39]

– Рот закрыть и прекратить оглушать нас своими стенаниями, вот что тебе делать, – ответила Сайв. – На этом деле не ты потерял, а я, – добавила она. – Попадись он мне в руки, я у него глаза из головы вырву! А кстати, что же ты язык на привязи держал, – обратилась она к Шенне, – и не сказал ничего, когда мы мимо тебя по полю шли на ярмарке? Ну ты же нас не заметил вроде как, верно? Заметил, да еще как, просто ловко притворился, будто не видишь. Я-то углядела, как ты на нас уставился своим дурным глазом. Почему ж тогда ты не заговорил? Я ведь в то время ему своих денег еще не отдала. Что же тебе рот закрыло? У тебя язык развязался, когда уже слишком поздно стало. Вот тогда здоров ты был разговаривать – да и потом тоже. Помогает же тебе какое-то лихо так управляться с Кормаком, что стоит тебе только шепнуть, и он уже будто ума лишается. Так что тебе мешало шепнуть ему тогда то, что ты сказал ему после, – если ты и впрямь хотел, чтобы все вышло, как надо? Ты этого не сделал. Ты упустил время, дождался, пока я отдала свои деньги, а проходимец скрылся. Никто из его шайки не обстряпал бы это дельце ловчее тебя. Где бы он сейчас ни был, верно, он тебе очень благодарен. А люди говорят, что ты на весь мир прославился своей смекалкой. Ну да, еще бы!

Пока она все это говорила, Шенна стоял напротив обоих, заложивши руки за спину. Он вперил взгляд в стену, и могло показаться, будто он что-то за ней видит. Глаза у него были широко раскрыты, и, глядя на них, можно было подумать, что они видят такое, чего ничьим другим глазам видеть не дано. Черты лица его были недвижны, ни один мускул не дрогнул, и словно не было в нем ни жизни, ни дыхания.

Когда Шенну видели погруженным в такое размышление, то чувствовали, будто исходит от него какой-то страх и ужас. Сайв взглянула на него и осеклась, хоть и говорила прежде с большим жаром. Снова взглянула – и, ей-ей, даже отодвинулась немного. Можно было подумать, будто не слышал он ни единого слова все то время, пока она говорила, и даже не заметил, как она умолкла и отпрянула от него.

Настала ночь. Кормак и его люди всё не возвращались. Некоторые из тех, кто сопровождал их, отставши или не сумевши их догнать, стали возвращаться один за другим. Кто-то говорил, что мошенников поймали, кто-то говорил, что нет. Ватага сельчан обралась посреди дороги прямо напротив Диармадова дома. Они спорили и судачили друг с другом. Большой Тинкер затесался в самую гущу и всех расспрашивал. Шенна очнулся от размышлений.

– Диармад, – сказал он, – закрой за мной дверь да запри ее хорошенько.

Вышел вон и втиснулся в толпу на улице.

– Схватили их? – спросил Шенна.

– Схватили, – сказал один.

– Не схватили, – сказал другой.

– Говорю тебе, что схватили, – настаивал первый.

– Нешто я своими глазами не видел руку Кормака на горле того важного господина, что вышагивал сегодня на ярмарке в обществе Сайв Диармадовой? Ты что же думаешь, я зрения лишился?

– Кстати, – сказал третий, – я даже не знаю, что заставило Сайв разгуливать по ярмарке в его обществе.

– Да и я не знаю, – сказал четвертый. – А еще не могу понять, что вообще привело их в дом Диармада, да они к тому же и ходили то туда, то сюда так, что можно было подумать, будто они у себя в дому. Это-то меня и ослепило – да и многих, не одного меня. Как увидел, до чего по-свойски они ведут себя в доме Диармада, – отбросил всякие подозрения. Они увели у меня превосходного жеребчика. Я бы с дорогой душой выручил за него тридцать фунтов. А уж услыхавши про такое великолепие и про то, какие деньжищи они отдают за все, что хоть чем-то напоминает лошадь, я до глубины души изумился. Услыхал, как люди говорят, что это просто купцы, что деньги у них казенные, что получили они их легко и что ничего иного не желают, как с той же легкостью их спустить. Сказал я себе тогда, что не диво, если и я смогу на этом заработать, раз представилась возможность. Попросил я шестьдесят фунтов – тут же их и получил. Полный карман свинцовых кругляшек! Они меня разорили! А мой превосходный крепкий жеребчик, которого я целый год откармливал! Да если б я не видел, как по-свойски они распоряжаются в доме Диармада Седого, не провернули бы они со мной такую проделку.

– Верно говоришь! – сказал другой со злостью в голосе. – Они и со мной такую же проделку провернули, а кабы не Диармад Седой да Сайв, у них бы не вышло!

– Все несчастье Диармада, – сказал Шенна, – в том, что не сумел он предвидеть, а они и его, и Сайв оставили нищими.

И рассказал им от начала до конца все в точности как оно и случилось.

– А конец всему этому такой, – добавил он, – что, боюсь я, у Диармада разорвется сердце, если уже не разорвалось, а бедняжка Сайв подвинется рассудком. Трех сотен фунтов лишиться! Всего, что вдвоем накопили! Я подобного разорения и не упомню. И сам нипочем не знаю, что им теперь делать.

– Боже, – сказал владелец жеребца, – как бы плохи ни были у нас дела, у них-то еще хуже. Если б ты этого не рассказал, от них я бы ни слову не поверил. Но, конечно, истину ты говоришь. Чего же ради она стала бы как дура расхаживать с ним по ярмарке в красном одеянии, если только не думала, что сватовство уже устроено?