Шенна - [33]

– Без сомнения, – сказал священник, – если, конечно, обещание существует, он не обязан его выполнять.

– Если оно существует, отче, так ты сказал? – спросил Шон. – Значит ли это, что мнение твое таково, будто его может не существовать? А если его не существует, не выйдет запретить Сайв распускать язык? Если все, что вокруг нее творится, – ложь, жалко очень, коли станет она врать и дальше. Чем дольше ей позволят врать, тем наглее она будет продолжать. Чем скорей запретить ей, тем меньше выйдет вреда. Если все, что она говорит, – ложь, если нет у ней права на Шенну ни по какому его слову, тогда она превосходит всех, кого я когда-либо видывал из женщин, а Шенна – всех, кого я когда-либо видывал из мужчин.

– Как так? – спросил священник.

– Если Сайв ничего не может от него требовать, – ответил Шон, – что ж тогда стоит между ним и женитьбой на моей дочери?

– Вот он, вопрос, – сказал священник.

– Именно, отче, – сказал Шон. – И есть у меня желание расследовать этот вопрос до тех пор, пока я – рано или поздно – не смогу найти ответ ему. Если ты на моей стороне, отче, то негоже тебе позволять Диармадовой Сайв выставлять тебя на посмешище.

– Сайв никого, кроме себя самой, на посмешище не выставляет, Шон, – ответил священник. – И все-таки ты был прав – очень жаль будет не проучить такую, если есть для этого возможность. Впрочем, если вдуматься, вряд ли Диармад столь нахально пошел бы к дому Шенны спрашивать его, что тот собирается делать во вторник, не будь у него на это какого-то права или предлога.

– Судите сами, святой отец, – сказал Шон, – что за ответ дал ему на это Шенна. «Жениться нет у меня никакого желания, – ответил он, – да и не будет покамест». В точности будто бы имел в виду: «Не готов я покамест сдержать то обещание».

– Ну надо же, Шон! – воскликнул священник. – Полагаю, ты прав. Крепко она его держит. Экая жалость.

ШИЛА: Ну и ну! Гляди, какие дела! Что за беда лишила их разума? Конечно же, все на свете знали, что он это говорил, но никакого обещания не давал. Хороши же эти оба! Да мне бы и горя мало, не будь среди них сам священник.

КАТЬ: Ой, ну посуди сама, Шила, они же ничего не знали про тайну Шенны и даже мысли о таком не допускали. А кабы знали, то наверняка разобрались бы во всем не хуже нашего. Но разве мог хоть кто-нибудь подумать о чем-то подобном? Шенна не рассказывал ничего ни единой живой душе. Ни слова об этом не слетало с его губ, и об этом не слышал никто из живущих – с самого первого дня событий до того дня, когда говорили Шон со священником. Ты заметила, как хорошо и тщательно оберегал Шенна свой секрет от всякого, кто с ним разговаривал? Я следила за сказкой и то и дело думала, что вот-вот сорвется слово, которое его выдаст. Но от него ни словечка не проскользнуло. Ничто не помешало бы ему жениться на Майре Махонькой, кроме секрета, какой был у него на уме. Ни священник, ни Шон Левша ничего не знали об этой тайне. Сайв растрезвонила по всей округе, будто Шенна сам обещал на ней жениться. Никто этого не оспорил. Что тут скажешь кроме того, что в ее болтовне есть доля истины? Вряд ли Шон Левша со священником додумались бы до чего-либо, кроме того, что обещание все же дадено.

ШИЛА: И конечно, наверняка это было неправдой, Кать.

КАТЬ: Наверняка. Но что же с этим поделать?

ШИЛА: Думаю, людям надо было смотреть лучше и не делать того, что неправильно и нечестно.

КАТЬ: Ты права, Шила. Надо было. Но что поделать, если многих даже вешали без суда и никто не мог им помочь.

ГОБНАТЬ: Я слыхала, что одного человека повесили вот так по ошибке рядом с Ратмором, когда Белые Ребята[18] напали на карету и убили мужчину, что был при ней охранником.

НОРА: Что за нужда им приспела его убивать, Гобнать?

ГОБНАТЬ: А они как раз подумали, что у того человека бумага, а в ней имя каждого, кто стоял во главе Белых Ребят. И когда карета прикатит в Трали, то пошлют солдат и каждого, чье имя есть в той бумаге, арестуют и повесят. Так вот они задумали напасть на карету и отобрать бумагу любой ценой. Когда бумагу потребовали, тот, что был охранником, не придумал ничего лучше, как стрелять в них. А у тех было огневое оружие, точно так же, как и у него, и они тоже стали стрелять, и он упал мертвым на дороге[19]. Утром следующего дня проходил по дороге бедный старик, кто пас скотину в тамошних местах, и, завидев мертвеца, с ужасом в глазах остановился поглядеть на него. В это самое время подошли солдаты, бедного старика схватили и тотчас же сладили виселицу, чтоб его повесить.

ШИЛА: А зачем же его вешать без причины?

ГОБНАТЬ: Уж поверь мне, Шила, этим все равно, была там причина или не было. Простой бедный старик он был, без всякого греха. Попросил привести к нему священника, ему и привели. А когда он исповедался, а те схватили его, чтобы повесить, он едва с ног не валился от ужаса. Ни стоять не мог, ни идти. Тогда священник заговорил с ним и сказал: «Незачем тебе так страшиться, – сказал он. – Не успеет душа твоя расстаться с телом на этой виселице, как тотчас же вкусишь ты сладости рая». – «Это ты мне точно говоришь?» – спросил бедный старик. «Точно, без всякого сомнения, – ответил священник. – Иисус Христос и мать его Мария там тебя ожидают». Тут же вернулись к старику силы и бодрость духа. «Отойдите от меня», – сказал он им. Поднялся по лестнице без всякой помощи, и так его и повесили. А было ему восемьдесят лет.