Шенгенская история - [23]

И он опустился на корточки рядом, подсунул ладонь под нос Барсаса, чтобы овчарка «записала» его запах в список запахов «своих».

– Так что тебя волнует, старичок? – спросил дружески Витас, погладив овчарку по загривку. – Тебе сколько лет?

– Ему тринадцать, – ответила за собаку Рената. – И последнее время он почти ничего не ест.

– Ха! – вырвалось у Витаса. – Так это уже предельный возраст! Что тут смотреть?

Однако вопреки своим словам он протянул руку и мягко толкнул лежащего на животе Барсаса на бок. Овчарка повалилась, протянула лапы в сторону, потом поджала. Витас принялся ощупывать пальцами живот собаки, надавливая на него в разных местах.

Барсас вдруг заскулил, и Витас отвел руку, подождал с полминуты и снова нажал на то же место. И снова собака заскулила и попробовала встать на лапы.

– Лежи, лежи! Больше не буду, – успокоил ее Витас.

Обернулся к Ренате.

– Знаешь, этому псу столько же лет, сколько твоему деду! Лечить его, даже если это не просто старость и слабый кишечник, не имеет никакого смысла! Если б мы были сейчас в Каунасе, то можно было бы сделать рентген, но мы ведь в ста километрах от любой цивилизации…

– Так что ты скажешь деду по поводу Барсаса? – спросила Рената.

Витас вздохнул.

– Скажу, что вашему Барсасу, как любому старику, надо давать есть только мягкую и теплую еду, и никаких костей! Вот и все!

Витас поднялся на ноги и заметил слева чуть поодаль шесть продольных холмиков с частично выглядывающими из-под снега табличками.

– А это что у вас тут за кладбище? – удивился он.

– Там собаки дедушкины похоронены, – объяснила Рената, тоже поднявшись на ноги и проводив взглядом вернувшегося в будку Барсаса. – Шесть собак у него было с рождения. Барсас – седьмая.

– Седьмая? – переспросил Витас. – Семь собачьих жизней – это и есть одна человеческая. Ладно. Я тебе напишу лекарство для пса, закажешь по интернету, и аппетит к нему вернется.

– Ты только деда успокой сейчас, скажи, что у собаки проблемы от возраста, а не от болезней! – попросила Рената. – Он это поймет!

К вечеру на хутор деда Йонаса и его внучки посыпался снег. Все стало белым, даже красная машинка Ренаты полностью исчезла под снегом. И падал он как-то необычно шумно, словно крупные снежинки или терлись друг о друга, пока летели или разговаривали.

Рената и Витас, устав от взаимной нежности и отдохнув от нее потом, поднялись и голыми стояли в темной комнате перед окном, за которым темная ночь продолжала покрываться белым снегом. В теплую комнату откуда-то просачивался холодный зимний воздух и время от времени его тонкие потоки дотрагивались, как кончиками иголки, то до руки Витаса, то до щеки Ренаты. И они, пытаясь защититься от этих невидимых сквозняков, стали к ним спинами, обнялись что было силы, вжались друг в друга так, что если б кто-нибудь увидел их очертания в темноте, то подумал бы, что стоит в комнате один мужчина покрупнее среднего, или одна женщина, которую тоже худенькой не назовешь.

– Ты назавтра останешься? – шепот Ренаты согрел ухо Витаса.

– Нет, мне надо назад! – прошептал он в ответ. – Если мы не едем в Италию, значит, надо кое-что отменить… И многое обдумать.

На словах «мы не едем в Италию» Рената еще сильнее прижала к себе Витаса. Ее губы коснулись мочки его уха.

Глава 16. Лондон

Клаудиюс устал вертеть головой, пытаясь выхватить взглядом то красивую церковь, то старинный особняк. Пока мотоцикл ехал не быстро, то и дело останавливаясь на светофорах, разглядывание проплывающих мимо лондонских достопримечательностей даже приносило удовольствие. И это несмотря на явное неудобство, ведь сидел он за спиной мотоциклиста, обхватив его спереди, на животе, руками. Руки терлись об искусственную кожу комбинезона, и это трение приятным назвать никто бы не решился. Самым неприятным, однако, для Клаудиюса было то, что он совершенно не помнил лица мотоциклиста. А сейчас на голове у того был шлем. Клаудиюс помнил, что волосы – русые, и лицо худое, вытянутое. Из тех нескольких фраз, которые он услышал, ему стало понятно, что парень разговаривает на английском со славянским акцентом. Но сейчас, когда центральный Лондон остался позади, а по бокам потянулись индустриальные площадки, склады, заборы, в мыслях у Клаудиюса возникло беспокойство.

Ехали они минут сорок – пятьдесят. И наконец мотоциклист сбросил скорость и стал придерживаться взглядом правой стороны. За очередным длинным забором промелькнул пустырь с руинами не очень старого строения, дальше за новым забором из металлической сетки стояли бесконечные ряды мобильных домов-караванов. На торговую площадку это место похоже не было, да и караваны были старенькими, грязными, пыльными. Клаудиюс с любопытством разглядывал эти белые вагончики на колесах и вдруг заметил, как в одном из них открылась дверца и наружу выглянул непричесанный, голый по пояс старик. Услышал, как там же, где-то рядом со стариком, залаяла собака. Увидел дымок, поднимающийся откуда-то из-за домов-караванов. Клаудиюса разобрало любопытство.

– Это тоже Лондон? – спросил он по-английски мотоциклиста, наклонившись вперед и почти вложив свой вопрос в правое закрытое шлемом ухо.