Шенгенская история - [21]

Дверь, через которую она смотрела на автобус, открылась и Витас опустился на пассажирское сиденье рядом. Сел сначала спиной к Ренате и постучал ботинком о ботинок, сбивая налипший снег.

– Привет! – сказал он, развернувшись и усевшись поудобнее. – Ты чего такая бледная?

– Знаешь, я чуть в твой автобус не врезалась! – призналась Рената.

– Так это ты тормозила? – Витас широко открыл глаза, полные удивления.

Рената кивнула.

– Первый раз такое, – сказала негромко. – Задумалась и про дорогу забыла… А тут еще скользко… Зима!

– А о чем задумалась?

На ее лице выразилось сомнение, словно она не могла решить сразу: говорить ему или нет.

– О тебе задумалась, – призналась она наконец. – Точнее – о нас и об Италии…

Витас улыбнулся. Слово «Италия» будто бы приподняло его над сиденьем машины.

– И что ты о нас и об Италии подумала? – продолжил допытываться он.

Рената вздохнула:

– Потом скажу!

Асфальтированная лента дороги бежала вперед сначала ровной полосой, а потом, после поворота, когда «фиат» съехал с главной дороги на боковую, боковая завиляла, как собака хвостом – то влево, то вправо, оставляя позади то холмик со старым кладбищем и парочкой деревянных крестов, то рощицу, за которой спрятался одинокий заброшенный хутор. Еще два холмика с крестами остались позади, а значит, до хутора Йонаса осталось минут пять по насыпной, уже не асфальтированной дорожной ленточке, покрытой укатанным снегом, блестящей на холодном зимнем солнце, которому, казалось, в это послеобеденное время тоже не очень-то жарко на сероватом, вроде бы даже промерзлом безоблачном небе.

Очень скоро от насыпной, покрытой укатанным снегом дорожки отделилась личная колея Ренаты и она аккуратно повела по ней свой маленький «фиат» дальше, к дому. И остановила машину в самом конце колеи, где она не обрывалась, а просто останавливалась перед покрытым мерзлой коркой ровным снегом. На фоне темно-серой торцевой стены большого амбара красная машинка смотрелась так ярко и неожиданно, как смотрелся бы компьютер, поставленный сверху на старинную буржуйку.

Перед деревянным порожком дома Витас замешкался. Принялся старательно сбивать снег с ботинок, хотя снега на них уже не было.

– Ты что, деда Йонаса боишься? – усмехаясь, спросила Рената.

– Нет, что ты! – Витас отвлекся от ботинок. – Но он как-то странно смотрел на меня тогда, в «Шенгенскую ночь»!

– Не странно, а пристально! – поправила его Рената. – Он на всех так смотрит потому, что зрение плохое. Да и глаза его всем кажутся слишком большими и недовольными, это из-за линз очков! Пошли!

В коридоре ближними к выходу стояли сапоги деда Йонаса, и возле них блестела лужица растаявшего снега. Значит, выходил он на двор, пока внучки дома не было.

Разувшись, оба прошли на половину Ренаты. Витас только оглянулся на много раз перекрашенные двери, ведущие к деду Йонасу, в его жизненное пространство.

– Что-то у него тихо! – с подозрением произнес Витас, усевшись на диван.

– А почему у него должно быть громко? – удивилась Рената. – Он рок не слушает, телевизор не смотрит! Старики вообще стараются жить незаметно для окружающих!

– Да, – согласился Витас, но по его взгляду Ренате стало понятно, что думает он уже о чем-то другом. – Так из-за каких мыслей ты чуть в мой автобус не врезалась? – спросил он после короткой паузы.

Рената присела рядом, закинула руку Витасу на плечо, поцеловала его в щеку. Он хотел уже было обнять ее и поцеловать по-настоящему, но тут она его остановила:

– Ты хочешь целоваться или узнать, о чем я думала?

– Узнать, конечно! – закивал он и чуть отодвинулся.

– Я думала, что нам еще рано куда-то ехать, – серьезным тоном проговорила Рената и посмотрела ему в глаза, ожидая реакции.

– Почему? – искренне озадачился Витас.

– Сколько времени мы знакомы? – спросила молодая хозяйка половины хуторского дома.

– Ну, почти пять месяцев или даже чуть больше!

– А сколько дней мы провели вместе? – продолжила она вежливый допрос.

Витас задумался.

– Семь? – полуспросил он.

– Шесть, – подсказала она правильный ответ. – А сколько ночей мы провели вместе?

– Три.

– Четыре, – поправила она его опять. – Или ты «Шенгенскую ночь» не считаешь?

– Не считал, мы же были с другими.

– Видишь, – она опять усмехнулась. – Для тебя ночь – это секс, а для меня – это быть вместе! Но это ничего, это, наверное, у всех так… Но дело в том, что если я уеду, то дед останется один. И если он заболеет или что-то случится, то никого рядом не будет! Я с ним уже несколько раз об Италии говорила, и о тебе… Ему уже много лет, и просто страшно оставаться одному. Я это чувствую.

– Сейчас одиночество перестало быть страшным, – Витас пожал плечами. – Есть мобильники, есть интернет, есть, в конце концов, скайп, по которому можно со всеми в мире связаться.

– Знаешь, у нас тут иногда пропадает электричество. Три недели назад ветер свалил ветку сосны на провода и мы два дня жили при свечах. Одиночество не лечится скайпом!

– Так ты хочешь сказать, что в Италию со мной не поедешь? – Витас наконец решился задать прямой вопрос, который уже несколько минут просился на язык.

Рената отрицательно мотнула головой.

– А как же мы? Как же наши планы? – спросил он.