Шелест нежных слов - [18]

Джойл сидела в своей гостиной на диване, и на кофейном столике вокруг нее были разложены фиалки, ленточки и салфетки. Ева возилась возле нее на полу, играя в куклы и игрушечные кухонные принадлежности, а бабушка расположилась, напротив в кресле и следила, как разворачиваются события в каком-то мюзикле тридцатых годов.

И я полностью удовлетворена сложившейся ситуацией, сказала себе Джойл. Это моя семья, воля судьбы и я люблю их больше собственной жизни. И мне не нужен мужчина, который заставил меня вновь почувствовать себя женщиной. Мне не нужен…

Она вздохнула, вставляя в салфетку очередной букетик фиалок. Может, он мне и не нужен, однако прикосновения его, бесспорно, пришлись по вкусу. Когда Донован не вел себя как идиот, она чувствовала себя с ним так же, как когда-то с мужем, — особенной, нужной, желанной. Ей будет не хватать этого.

Что ж, ты сама себя обхитрила, подумала она. Надо было с самого начала сказать ему, что ты думаешь о его шизоидных идеях, вместо того чтобы самонадеянно стараться строить из себя героиню, которая спасет его от самого себя. Особенно когда на самом деле она делала это для того, чтобы спасти его для себя.

Живи и учись, подумала она философски, привязывая ленточку к очередному букету.

Зазвенел дверной звонок. Джойл от неожиданности вздрогнула, и все ленточки и салфетки, которые лежали у нее на коленях, оказались на полу. Ева взяла мать за руку и потянула к двери.

Джойл открыла и неожиданно увидела перед собой букет роз — не меньше дюжины. Огромный букет дополнялся веточками папоротника. А того, кто принес его, первой заметила Ева. Она обхватила облаченную в джинсы ногу и радостно воскликнула:

— Дядя!

Джойл взяла цветы и увидела, наконец, Донована, одетого в кожанку поверх черного свитера с высоким воротом. Она обратила внимание, как темная одежда удачно оттеняет синеву его глаз.

При виде Дона, да еще держащего в руках нечто вроде символа перемирия, Джойл ощутила легкую дрожь. Но вместе с тем неожиданно она вдруг почувствовала себя готовой начать все сначала.

Джойл понюхала розы. Донован поднял Еву на руки.

— Привет, — сказал он. — Послушай, мы не могли бы забыть о том, что я говорил до сих пор? Позволь мне объяснить, что я на самом деле имел в виду, когда… — Дон замолчал в поисках подходящей фразы, но, в конце концов, закончил предложение беспомощным жестом свободной руки.

— Когда ты предложил мне деньги, — ровно произнесла Джойл.

Донован безнадежно вздохнул.

— Да. Я поступил так, потому что для отношений, которые бы работали, нужно что-то давать и что-то брать. А раз я не могу дать тебе любовь, то подумал, что многим женщинам вполне хватает и… — Увидев, как потемнел взор Джойл, он остановился и быстро сменил курс. — Но теперь, когда мы выяснили, что ты не из их числа, мы могли бы обговорить все по-новому.

Звучит не так уж обнадеживающе, подумала Джойл. Он по-прежнему отказывался дать ей то единственное, чего она хотела, — любовь, а только извинялся за нетактичное предложение. Что-то подсказывало ей, что выставить его сейчас вон будет не так уж просто, и она решила до поры до времени довольствоваться даже скромными победами.

— Ну, хорошо, — сказала она. — Ты не согласишься использовать мой кухонный стол в качестве стола переговоров?

Донован покачал головой.

— Я думаю, лучше мы поговорим на нейтральной территории. Я закажу на завтра столик в «Морском клубе». Ты сможешь пригласить кого-нибудь посидеть с дочерью и бабушкой?

— Думаю, да.

— Отлично, тогда я заеду за тобой в семь.

— Хорошо.

Он был раздражен, поняла Джойл, несмотря на то, что пришел извиняться. Она могла себе представить, как нелегко было такому человеку, как Дон, признать перед женщиной, что он не прав, но она подозревала, что дело было не только в этом. Похоже, он больше сердился на самого себя. Она не могла только понять, это плохо или хорошо для нее. Донован спустил Еву на пол. Та взяла его за руку и потянула в дом, но он остался на месте.

— Нет, дорогая, мне пора домой.

— Входи! — настаивала она, показывая в сторону теплой, залитой солнцем гостиной.

Анни обернулась в кресле и помахала ему.

— Входи, Кэн, — позвала она. — Ты опоздал на обед.

Дон помахал ей в ответ, затем, усмехнувшись, посмотрел на Джойл.

— Кажется, никто в этом доме не понимает, кто я такой на самом деле, — сказал он.

Наконец мать оторвала от него упирающуюся Еву и взяла на руки, отдав ей букет.

— Мне кажется, ты сам не понимаешь, кто ты такой на самом деле.

Донован не совсем разобрался, что она имеет в виду, но спрашивать об этом не хотелось. Ему не часто удавалось закончить их пререкания победой. Он только что получил от нее согласие на свидание завтра и не хотел, чтобы что-нибудь помешало этому.

Он протянул руку и провел кончиком пальца по подбородку Евы.

— Пока, пуговка, — сказал он.

— Поцелуй! — потребовала та, высовываясь из объятий матери и протягивая к нему руки. Дон наклонился, малышка громко чмокнула его в щеку, затем он вернул поцелуй. От девочки пахло какао, детской присыпкой и духами мамы.

— В семь, — напомнил он Джойл.

— В семь, — повторила она, скрывая за улыбкой волнение. — Спасибо за цветы.