Шел третий день... - [30]

Квасов разглядывал карту через очки для близи, затем для дали, затем нацепил одни на другие. Припадал лбом, носом, щекою и наконец обнаружил в одном месте первозданную, не тронутую карандашами основу. Тут же, правда, кто-то предположил, что это Квасов носом дотерся, но большинством голосов выбранную территорию утвердили. Оставалось только узнать — что за место, как туда ехать или идти, да определить время выхода. Все это поручили старейшинам — Боткину и Соловью.

Коля Боткин хоть и являлся активнейшим членом Достославного общества, ружья в руках никогда не держал. Это обстоятельство следовало считать достоинством, потому что охотники — народ как бы не совсем… Это с рыболовами просто: они говорят — дели пополам, сам говоришь — умножай на два. Рыболовы, в основном, самые обыкновенные люди, разве что система исчисления своеобразная, а вот охотники… Мир их состоит частью из событий действительных, частью из, что ли, не очень, а то и вовсе из тех, которых быть не могло, но которые тем не менее были. То есть разумеется: чего не может быть вообще, того вообще быть и не может. Разве изредка, иногда. Естественно, обществу, нужен был хотя бы один человек, в голове которого реальное с фантастическим не должно было бы перепутываться. Не должно, а там — черт его знает.

К своему медицинскому однофамильцу Коля никакого отношения не имел. Печенкой, правда, иногда мучился, но, похоже, вовсе не из уважения к знаменитому доктору. И тем не менее Коля Боткин — удивительнейший человек. Внешностью своею он мог потрясти даже видавшего виды фотографа привокзального ателье какой-нибудь узловой станции. Начать с того, что росту Коля был заметно пониже среднего, и кругл, и круглолиц. Цвет лица — редкостный: черно-багровый, словно лицо это только-только нагрели и закоптили слегка. Такие лица случаются теперь разве что у водителей МАЗов.

— И не стыдно тебе о такой рожей на свете жить? — спрашивал иногда своего приятеля Соловей.

— Нет, Иван, — гордо отвечал Боткин. — Колер этот заработан честным трудом.

— Да уж сколь лет прошло, как тебя с земли-то согнали, а рожа все такая же немытая.

— Это, Иван, как печать. Это — на всю жизнь, — вздыхал Боткин. Протяжно зевнув и помолчав несколько, он лениво заканчивал: — Зато ты у нас ажно светишься.

На эти слова Соловей не реагировал, словно бы и не слышал. Он был человеком серьезным, пустых речей не любил, а подобные разговоры случались в их жизни раз тысячу и значили приблизительно: ну как? — да ничего.

Иван, к слову сказать, действительно едва не светился. Он был не то что чист, а скорее — застиран, как и вся его выцветшая, вытертая одежда, в которой невозможно было понять, что — рубаха, а что — порты. Белесо-серенькое — и все тут. Прямой, высохший и истертый, он был похож на древний посох из плавника: помотало можжевеловый комель по волнам, вымочило, выморило, на берег выбросило. Высушило, выветрило… Он встал и пошел. Соответственно облику Иван и походку имел — мерную и величественную.

А скажем, неповторимость Колиной походки в том состояла, что никакой определенности в этой походке не было: Коля то семенил бочком, то заплетал ногами и словно спотыкался, то вдруг ноги его устремлялись вперед, грозя опрокинуть туловище, и тогда Коля начинал крениться в сторону, потом резко выныривал, а ноги тотчас оказывались позади и вновь заплетались.

Так вот, несмотря на свою неказистость и на отсутствие интереса к охоте, Коля Боткин сыграл в жизни Достославного общества не менее важную роль, чем, например, знаменитый охотник Иван Соловей, который исхитрился прожить жизнь, мужественно не занимаясь ничем, кроме охоты.

А последнюю Почетную грамоту общество получило исключительно благодаря стараниям Боткина. Ведь сколь ни охотились в прошлом году за волками, ничего добыть не могли. Все яды перепробовали — не берут волки приваду. Народ смеется: позор Достославному! А у Коли мнение: «Вы, мужики, неверно приваду подкладываете: во-первых, поближе к лесу стараетесь, а во-вторых, на рожах у вас весь ваш умысел и написан». Мужики посмеялись, но предложили: пожалуйста, пробуй сам.

Зарезали хромую овцу, заправили ядовитыми таблетками, Коля пронес приваду через весь скотный двор, швырнул в кусты, брезгливо сплюнул и выругался.

Затея удалась, но отчасти: приваду тронул лишь один волк. Остальные, походив около, вернулись в лес, понаблюдали, как сдох их товарищ, и ушли на территорию другого колхоза. «Все ясно!» — заявил Боткин и, перебравшись на новое место, изменил тактику. Зарезали хромую корову, разделили ее на куски. Доярки уходили с фермы крадучись, поодиночке, каждая тащила огромную сумку. Боткин, упаковав отравленное мясо в оберточную бумагу, пробежал через скотный двор, осмотрелся и спрятал шматок под сваленные в кучу жердины.

Успех был полным: стая скукушилась. И за сезон Достославное общество, действуя по методу Боткина, уничтожило двадцать восемь зверей и выиграло межрайонное соревнование.

Боткин и Соловей прошли с Достославным весь путь. Они оставались самыми старыми мужиками в округе и, как иногда случается с людьми, пережившими всех своих сверстников, крепко держались друг друга, что не мешало им, однако, пребывать в состоянии шутливого соперничества, которое зиждилось на событиях прежней, известной лишь им одним, жизни.