Шёл разведчик по войне - [77]

— Слышишь, пацан, приходи ко мне на испытательный срок. Если выдержишь, возьму в бригаду на постоянку. После испытательного срока по тарифу получать будешь. На кровлю пока не пойдёшь, опасно там и по возрасту тебе нельзя, будешь в мастерской железо гнуть и в размер резать.

— Не могу, — отказался Миша.

— Ты не дрейфь, у меня и девчонки справляются. На стуловых ножницах или на гильотине если по двое работать, то не очень тяжело, — подождал ответа, не дождался. — Впрочем, дело твоё, не навязываюсь. — Виктору Сергеевичу и взятый тон надо выдержать, достоинство сохранить и в бригаде народу не хватает, человека к работе привлечь бы не плохо. Вот и вертись тут! — Рабочую карточку тебе выдадим. — Добавлял он всё более веские аргументы. — Я поговорю с кем надо, новую метрику тебе выхлопочем, будто четырнадцать лет исполнилось. Будешь полноправный рабочий, трудовой стаж пойдёт.

— А нет, ничего. Не надо, я не хочу кровельщиком.

— Дело хозяйское, если и так сытый… — Помолчал. — Подумай, чего без дела шататься, когда можно зарплату и рабочую карточку получать. — Подождал ответа. Не дождался. — Надумаешь, через Марину меня найдёшь.

«Знал бы ты обо мне побольше, как я без дела шатаюсь, сам бы ко мне в ученики просился, умолял бы, чтоб я тебя взял».

Опять позвонил, долго ждал ответа, и уже трубку собрался класть, как на другом конце ответил Владимир Семёнович. Миша хотел доложить бодро и чётко, но горло перехватило и голос осел.

— Володя…

— Да, слушаю.

— Володя… Это Костя говорит… племянник…

— Котя! Ну как ты? Жив — здоров? Где сейчас? Когда пришёл? С Борисычем созванивался?

— Нет. Ни с кем. Только вчера от тётки вернулся.

— От какой тётки?

— Что возле Дибунов.

— Ну и как тётушка поживает? Дорогу у неё не замело?

— Нормально прошёл, ни разу не споткнулся.

Поговорили они иносказаниями.

— Хорошо. Отлично! — Пауза, прерываемая междометиями: «Так — так — так, пум — пум — пум». Значит, Владимир Семёнович решал какую — то сложную задачу. — Котя, в запарке мы сейчас, в полной. Как только увижу Борисыча сразу же ему скажу, что ты здесь. И оставлю для него в кабинете записку, если разминёмся. Позвони часа через два. Нет, лучше через три. Впрочем, начинай через два часа дозваниваться. Может кого из нас раньше застанешь. А я с Борисычем обкидаю ситуацию, решим где и как с тобой встретиться. Ну как ты? Как настроение?

— Нормуль.

— Отлично. Тогда ждём звонка. А сейчас, извини, бежать надо. Я только на минутку, за документами заскочил, ты меня, можно сказать, случайно в кабинете зацепил.

Миша повесил трубку. И радость — вот, свои. И неприятное чувство кольнуло: времени им на меня не хватает. Нет, он всё понимает, судя по передвижению наших войск, и скрытному и как бы скрытному, но так, чтоб о нём узнал враг, и по запарке у Валерия Борисовича и Владимира Семёновича — командование готовит что — то грандиозное, на то их внимание сейчас направлено и время тем занято. Но хотелось ему побольше внимания и для себя. Мог бы Владимир Семёнович хоть на пару минут подольше поговорить.

А нет, наверно не мог, иначе поговорил бы. Он мужик нормальный и разведчик грамотный. И Валерий Борисович его очень даже уважает, особенно за умение находить неординарные, порой парадоксальные решения в самых сложных ситуациях.

— Главное в разведке не спецподготовка, а находчивость, смекалка и сноровка. Тут с Семёныча пример бери, — это слова Валерия Борисовича. И попросил Валерий Борисович. — Володя, расскажи Мише о подвиге бойца Баранова.

— Ничего интересного, — поскромничал Владимир Семёнович.

И вместо него рассказал Валерий Борисович.

Летом сорок первого остались добровольцами Владимир Семёнович, тогда ещё лейтенант особого отдела, и сержант Анисимов, прикрывать отход товарищей ушедших в ночь на восток, на соединение со своими. Оборону надлежало держать в дзоте над дорогой трудно взбиравшейся в крутую гору по длинной и у подножья глубокой лощине, к селу которое так и называлось — Нагорное. Продержаться надо было до рассвета, после чего вывести из строя пулемёт, взорвать дзот и пробиваться вслед за своими.

Посовещавшись с собой и с сержантом, лейтенант в самую темень отправил Анисимова за «языком» в Нагорное, что располагалось за их спинами. А сам остался в дзоте, попугивать ночной сон немцев короткими пулемётными и автоматными очередями и одиночными винтовочными выстрелами. А меж делом, закрепил станину пулемёта намертво, поперёк амбразуры прокинул над стволом скользкую, только что ошкуренную кленовую жердинку, чтобы ствол не задирался и пули посылал не в небо, а бил точно над полотном дороги.

Сержант к той поре исполнил приказание, привёл скрученного верёвкой по рогам «языка», строптивого, упиравшегося всеми четырьмя копытами и недовольно фыркавшего молодого барана.

Привязали барана в дзоте, наломали ему вкусных веток, нарвали сочной травы, налили в каску свежей воды, даже хлеба не пожалели, последнюю полубуханку на троих поделили и баранову часть изломали в кусочки и солью присыпали. Поставили питьё и разложили кушанья веером и на таком расстоянии, чтобы жаждущий и алчущий баран их видел, к ним стремился, но дотянуться не мог. От верёвки, его удерживающей, натянули прочный шпагат к гашетке пулемёта, соединили оставшиеся пулемётные ленты в одну, и ушли на засветлевший к восходу горизонт за своими, предоставив барану прикрывать их отход и палить из пулемёта по врагу. Короткими очередями, если только дёргался к кушанью и питью, а если настырно тянулся, то длинными. А поскольку приманка разложена веером — не только по дороге, но и поперёк всей лощины пулемёт разворачивать.