Действительно, оставшуюся часть пути они ехали прямо по Парк-авеню. Кэл смотрел из окна на проносящиеся мимо шеренги довоенных роскошных многоквартирных домов, где у каждого подъезда стоял на страже швейцар в ливрее. Откуда берутся все эти деньги? Ему приходилось слышать, что в этой части города стоимость квартиры с двумя или тремя спальнями была не ниже трехсот тысяч долларов. Вдоль боковых улиц стояли ряды особняков, стоивших в среднем миллион долларов каждый. Они тянулись от одной улицы до другой, эти золотые башни, квартал за кварталом, от Центрального парка до реки, вверх от среднего города, образуя улицы с номерами, начинающимися на 60, 70, 80, 90… Кем они были, эти люди, владеющие такой первоклассной недвижимостью? Да, это были победители, сильные мира сего, исполнительные директора корпораций и юристы Уолл-стрит. Но Кэл всегда думал, что это всего лишь горстка избранных. Проезжая по этой части города, он убедился в обратном. Здесь были десятки тысяч королей и делателей королей, и их дворцы занимали целые акры земли, окруженные модными магазинчиками, дорогими ресторанами и фешенебельными спортивными клубами, доступными лишь очень богатым. Только между 88-й и 93-й улицами они проехали мимо, как прикинул Кэл, по крайней мере двадцати длинных лимузинов, припаркованных У тротуаров.
А затем, совершенно неожиданно, мир перед его глазами сразу изменился. Это произошло так быстро, как если бы такси вдруг взлетело над мостовой и приземлилось в другом городе, или если бы прекрасный принц мгновенно был превращен колдовским заклинанием в безобразную лягушку.
Мир богатых исчез, и вместе с ним исчез и прежний пейзаж. Кэл моргнул, как будто хотел отогнать наваждение.
Но видение не исчезло: картина мерзости и запустения. Как только такси пересекло 96-ю улицу, вдоль авеню замелькали кварталы грязных многоквартирных домов с выбитыми стеклами, глядевшими на вынырнувшие из под земли железнодорожные рельсы.
Кэл оглянулся. Через заднее стекло такси все еще были видны высокие роскошные здания, уходящие вдаль по ту сторону от перекрестка.
Кэл оцепенел. Это было как если бы они пересекли границу.
Он снова посмотрел вперед и обнаружил, что с каждым кварталом, мимо которого они проезжали, зрелище становится все более удручающим. Barrio напоминал ему район боевых действий. Здания были не просто обветшавшими и давно не ремонтировавшимися, но уже наполовину разрушившимися и покинутыми. В некоторых домах все стекла были выбиты и оконные проемы забиты листами картона или жести. Повсюду встречались опрокинутые мусорные баки, содержимое которых было разбросано по тротуару, развороченные кузова автомашин валялись здесь и там, обгоревшие и брошенные. Подъезды были заделаны бетонными блоками, что придавало покинутым трущобам вид огромных мавзолеев. Тем не менее, разглядывая мрачные фасады, Кэл увидел, что даже в эти запечатанные здания проникли сквоттеры. Там, где картон был сорван или жесть отодрана от окон верхних этажей, можно было высмотреть белье, сохнущее на веревке, костлявое сморщенное лицо старика, бессмысленно глазеющего вокруг, женщину, отшлепывающую ревущего ребенка. Еще один или два квартала в глубь этого района, и разруха стала еще более гнетущей. Среди остовов уцелевших зданий зияли пустые места, как будто следы бомбежки, где из куч пыли и щебня вздымались вверх лишь разрушенные куски стен. Кругом было полное запустение.
Берлин, подумал Кэл. Ни разу после того, как он побывал в Европе семнадцать лет назад во время студенческой туристской поездки, не видел он подобного столкновения враждующих обществ. Но там сверкающее изобилие было отделено от упадка и безобразия Стеной. Здесь контраст был сильнее, причем никакой осязаемой разделительной линии не было видно. Хотя было столь же несомненно, что граница существовала: Кэл чувствовал, что он через невидимый контрольно-пропускной пункт попал в другую страну. Даже вывески, видневшиеся здесь и там над маленькими обшарпанными лавками, были написаны на другом языке. Среди этих лавочек на протяжении всего лишь нескольких кварталов он заметил с полдюжины таких, которые он определил как уже знакомую ему лавчонку — botánicas.
Прямоугольная современная архитектура здания полицейского участка усиливала впечатление, что он попал в чужой мир. Конструкция здания — ни одного окна, выходившего на улицу, сплошная прямоугольная коробка из бетона и кирпича — напоминала казармы — форты Иностранного легиона, что-то из старых черно-белых кинофильмов вроде «Красивый жест». Внутри на первом этаже у входа на видном месте висело крупными буквами написанное объявление:
ПОСЕТИТЕЛИ
ДОЛЖНЫ ИЗЛОЖИТЬ СВОЕ ДЕЛО
ДЕЖУРНОМУ
Кэл остановился у стола дежурного полицейского и спросил, где он может увидеть лейтенанта Мактаггерта. Его направили на второй этаж в отдел расследований.
Помещение, занимаемое отделом, было простым залом, ярко освещенным люминесцентными лампами, вмонтированными в потолок, а не тесным и захламленным, как ожидал Кэл, знакомый с подобными заведениями только по телевизионным сериалам. Окна, расположенные вдоль одной стены, хотя и небольшие, пропускали обильный поток солнечного света, и рядом с окнами был расположен ряд незанятых столов. Помещение было пусто.
