Щепотка пороха на горсть земли - [7]

Насмешка в голосе была очень отчетливой, но Дмитрий только поморщился на это. Прошли те времена, когда он злился на такие глупые подначки, спорил и что-то кому-то доказывал. А сейчас… не ругаться же с девушкой, пусть она только выглядит приличной и благовоспитанной. Тем более если она не врет и действительно занимает должность градоначальника.

— Я и сам дойду, — все же не удержался он от возражения.

— Не сомневаюсь, коль до нас добрались. Но в этом городе я отвечаю за порядок, еще не хватало мне трактирной перестрелки. Идемте.

Спорить Дмитрий снова не стал. Шагнул к двери, открыл ее, машинально пропустил девушку вперед. Та метнула на него странный взгляд, но вышла, бросив:

— Дверь просто прикройте, никто не войдет.

Глава 2. Перекати-поле

Анна не любила охотников за головами. Несмотря на то, что они защищали закон и действительно были полезны послевоенной губернии, вели себя немногим лучше тех, на кого охотились. Из бывших солдат, нахальные, вооруженные до зубов; Набель не бралась предполагать, что удерживало их по эту сторону закона, но точно не благородство. И еще невольно тревожил вопрос, как предстоит бороться уже с ними, когда все успокоится и необходимость в них отпадет: вряд ли все они дисциплинированно вернутся к обычной мирной жизни.

Этот… Косоруков имел настолько разбойную физиономию и выглядел настолько типичным головорезом, что Анна в первый момент насторожилась и приготовилась встретить попытки облапить, сальные шуточки и все остальное, чем блистало обычно подобное отребье. Даже встала так, чтобы в любой момент достать револьвер и использовать по назначению, и плевать, что там в Рождественске скажут.

Голова пегая — и волосы, и щетина, на правом виске шрам в форме буквы "У", руки — черные в странном крапе, не понять, не то грязь пятнами сошла, не то тоже шрамы. Роста высокого, сложения крепкого — не то чтобы здоровяк, но видно, что мужчина сильный. И взгляд злой, колючий, грозовой. Как есть — бандит из бывших служивых.

Только гость удивил. Не только приставать не стал, а и вовсе смотрел на нее брезгливо, словно это именно от нее за сажень несет потом и горечью и это она ведет себя непристойно. И когда уже сама начала нарываться — бровью не повел.

А потом он привычным, ужасно естественным и столь же ужасно не вяжущимся с остальным образом движением распахнул перед ней дверь, едва заметно склонил голову и галантно уступил дорогу.

От одного этого движения привычный образ бандита с лицензией рассыпался, как развязанный сноп на ветру, и Анне стало стыдно. И перед Косоруковым, и перед теми, кто его послал. Она-то грешным делом решила, что в Рождественске просто издеваются, поручив поиски убийцы (вот тоже новости) первому попавшемуся разбойнику, а оказывается, напрасно так дурно подумала о них всех. Может, не сыщик, но точно — не первый попавшийся. Из офицеров, что ли? Вот тоже странность, что его бандитов стрелять понесло.

Пока спускались по лестнице, Анна поглядывала на спутника, пытаясь что-то прочитать по его лицу, но нашла только, что походка у него больно странная, забавная какая-то. Не кавалерийская точно, но тоже чудная…

— Да, Дмитрий Михайлович, не сердитесь, но я должна об этом предупредить, — заговорила Анна. — Гнат Сергеич Милохин, хозяин трактира, злится, если его подавальщиц принимают за продажных девок. Девки у старухи Чин, это вон там, на окраине города, — она махнула рукой в сторону между банком и управой. — И Господь вас упаси косо глянуть и, паче того, тронуть Лизавету, его жену. За нее он убьет, и следующему придется двумя покойниками заниматься.

— Далась мне эта Лизавета, — поморщился тот.

— Вы ее пока просто не видели, — хмыкнула она. И попробовала немного реабилитироваться в глазах собеседника запоздалым проявлением дружелюбия, тем более подвернулся повод: пришелец проводил взглядом пересекающего площадь ежа. — Не обращайте на этих внимания. У них начался сезон миграции, это на неделю, а то и две.

— На кого?

— На перекати-ежиков. Они безвредные, — пояснила Анна. — Мы к ним привычные. Они только здесь водятся, вдоль Клубнички. У нас тут полно всяких замороченных мест, оттого, наверное, и живность своеобразная. Перед самой войной ученый приезжал их исследовать аж из Павлограда. Только он их как-то странно называл, я не помню, я тогда маленькая была, — виновато призналась она.

— Это называется аномалии, — огорошил собеседницу своими познаниями Косоруков и поймал ее удивленный взгляд, но продолжить разговор они не успели: мужчина в этот момент открыл дверь трактира.

Аномалия многое объясняла и обещала еще массу сюрпризов, но — лично Дмитрию, а не его делу. Какая бы тут живность ни водилась — хоть перекати-ежики, хоть карликовые летучие мамонты, — дробью она не стреляет.

Войдя за девушкой в темное нутро трактира, наполненное неожиданно приятными запахами — вкусной еды и, совсем немного, прелого сена, — охотник сощурился, опять привыкая к перемене освещения. Здесь не было окон, слабый свет давали четыре керосиновых лампы в разных углах помещения, но, несмотря на это, было странно свежо — кажется, не обошлось без чар. Обстановка была простой и добротной: прямоугольные столы с лавками вдоль стен и несколько квадратных посреди зала — со стульями, стойка в дальнем конце, с одной стороны от нее — узкая лестница, а с другой, в углу — совершенно неожиданное пианино, сейчас скучавшее, но загадочно отблескивавшее чистым темным лаком.