Щепка - [13]

– Само собой, – заметил он, отступая за ее спину, чтобы дать дорогу двум монахиням.

По дорожке для верховой езды, справа от нее, шла гнедая лошадь. Всадник – мужчина в клетчатом пиджаке, черных сапогах и бриджах. Сэм пошел слева.

– Ну и денек! – сказал он.

– Выходной для режиссеров?

– Будни пенсионеров. Взгляните-ка вперед...

Она посмотрела туда, где поблескивали – сплошь белое и стальное! – башни зданий мэрии и Эмпайр-стейтс на фоне бирюзы неба.

– Фантастика! – воскликнула она.

– Это вам не Канзас, дорогая.

Взглянула на него искоса:

– При чем здесь Канзас?

Он улыбнулся.

– Не при чем, – сказал он. – Просто у вас выговор особый.

– Этого не может быть. У меня нет акцента. Специально занималась.

– Прошу прощения, – сказал он. – Я – медиум, так сказать, обладаю способностью к сверхчувственному восприятию.

Впереди чего-то снимали телевизионщики. Пришлось сделать крюк.

– Вы упускаете из виду, – возобновил он разговор, когда опять пошли по дорожке, забирая влево, – что я режиссер. Ухо тренированное. – Он щелкнул пальцами по мочке. – Для непрофессионала – да, у вас нет акцента. Но в словах "хорошо" и "холодно" – ваше "х" с особым придыханием.

– Этого не может быть, – сказала она.

– Чуточка чуточная, самая малость, – сказал он, улыбнувшись. – Правда. Только очень одаренный профи в состоянии уловить. – Он отступил назад, давая дорогу рабочему парка в коричневой униформе. Тот толкал впереди себя тачку, доверху заполненную темной золой.

Поравнявшись с ней, он пошел рядом. Она сказала:

– Я нашла вас в книге "Золотой век телевидения", которую мы издали несколько лет назад.

– Потрясающее название, – сказал он. – Кто его придумал? Надеюсь, не вы?

– Очень хорошее название, – сказала она. – Сразу понятно, о чем идет речь, и на хорошем английском языке.

– Много там про меня направили?

– Не я над ней работала.

Они приближались к павильону на южной стороне озера. Опять обогнали бегуны. Повальная страсть к бегу трусцой, подумала она.

– Итак, книга вас потрясла?

– Чрезвычайно, – ответила. – И озадачила.

– Это вы насчет того, что моя карьера закончилась? Все просто. Стал алкоголиком, теперь вот вылечился.

– Простите, – сказала она, взглянув на него. – Рада, что сейчас все в порядке. Но я не это имела в виду, хотя... извините, кажется, я не должна об этом говорить. Уверена, что и вам не захочется.

– На букву "Т" и на букву "М"?

Она вздохнула, потом кивнула:

– Том Микс. Любимица публики, чего уж там!

Она улыбнулась.

– Вы, похоже, связываете нас вместе, – заметил Сэм.

– Да, – сказала она. – Она играла более, чем в двадцати пьесах, которые вы поставили.

– Особенно ее любили в "Стали" и "Крафте".

– У вас тоже есть заслуги. Две награды от Союза режиссеров и Эмми. И вдруг через год после ее смерти ваша карьера заканчивается.

– Какого сорта книги редактируете? – спросил он. – Жаркие поцелуи на фоне замков?

– Иногда, – ответила она.

– Так вот. Одно к другому не имеет никакого отношения, – сказал он. – Мы не виделись с ней до этого два или три года. Наши пути разошлись во многих отношениях. Я работал на побережье, снимал фильмы – по одному в неделю. Она – здесь, в мыльных операх.

Они пересекли террасу перед каменным павильоном. Миновали фонтаны. Там было особенно многолюдно. На скамейках, закинув ноги на спинки, развалясь отдыхали все кому не лень. Прошли мимо... Позади осталась группа подростков в красных спортивных формах. С ними тренер, тоже в красном.

– Если хотите правду, – сказал Сэм, – она была не очень хорошая актриса.

– Я это заметила.

– И как человек – тоже. Тщеславная и алчная. Зоологическая эгоистка. Злая, даже злобная. Невнимательная к окружающим. Мелкотравчатая, я бы сказал. Я сходил по ней с ума.

– Почему же тогда?..

– Я сказал "сходил с ума". Кто может это объяснить? – он посмотрел куда-то вдаль и вздохнул. – Было великолепное утро. Телестудия. Народу полно. И вот...

Мимо промчались те самые подростки в красных костюмах. Бежали по одному и парами.

– Вы нигде не работаете?

– Иногда. Даю уроки. Мастерство актера, режиссура...

– А в этом доме давно живете?

– С самого начала, – ответил он. – Три года.

Они продолжали шагать.

Опять обогнали любители бега трусцой. Промчались подростки в красном.

– Если у вас возникает желание выяснить подробнее, могу добавить: благотворительность не обошла меня стороной.

– С какой стати я должна это выяснять? Вы говорите что-то не то. Каждый волен жить, где хочет. Прекрасный дом, один из лучших в городе.

– Фонд Карнеги – вот в чем дело, – сказал он. – Должен ли я рассказывать вам устав и программу фонда? Поддержка нуждающихся, имеющих отношение к искусству. Оплачивают квартиру, плюс пособие. А дом, кстати, идеально расположен. – Он улыбнулся ей. – На Девяносто третьей улице, прямо за углом – лечебный центр Смитера. Я там находился, когда дом еще строился. – Он посторонился, пропуская двух бегунов. Мужчина и мальчик. У одного на майке – "Слепой", у другого – "Поводырь". Крупными буквами.

Они вышли к эспланаде Девяностой улицы. Спустились по широким булыжным ступеням. Телевизионщики стояли в сторонке, наводя камеру на пешеходов, задирающих головы, чтобы полюбоваться яркой листвой деревьев.