Шатун - [2]

* * *

Маленькая лохматая собака стукнулась мордой в чугунное кружево калитки и залаяла. Будто плотное облако ярости, зревшее внутри неё, теперь лезло наружу, через розовую пасть со слюнявыми зубами, подпираемое внутренним давлением. Собака лаяла с подвизгом, падала на брюхо, корчилась и билась, силясь поскорее выплеснуть этот смрадный яд.

Дул ровный холодный ветер, чёрные клёны, растущие у кирпичного забора клиники Святого Якоба, роняли багряную листву. По низкому небу бежали облака, то скрадывая, то отдавая солнце. Ингвар вдавил пуговку электрического звонка, и внутри здания красного кирпича с каким-то тусклым Memento на фронтоне раздался глухой звон. Ингвар подождал с минуту, слушая исходящую ненавистью собаку, позвонил ещё раз, но никто не отозвался, не открылась дубовая дверь, не сдвинулась в сторону плотная портьера. Ингвар развернулся и чуть не столкнулся с высоким худым стариком в чёрной флотской шинели, который неслышно подошёл сзади.

— Фу, Риппи! Фу! — крикнул старик собаке, и та, поперхнувшись лаем, истово завиляла хвостом. — Что ты здесь делаешь? Дразнишь моих терьеров?

— Мне нужен адъюнкт Абсалон, — ответил Ингвар, и взгляд старика упёрся в картонную папку, которую Хансен прижимал к груди.

— Заходи, — сказал он, отпирая калитку ключом.

Не говоря более ни слова, старик двинулся в глубь двора. С его спины свисал огромный пустой рюкзак. Ингвару ничего не оставалось, как последовать за ним. Терьер прыгал у старика в ногах, виляя от восхищения задом. Оборачиваясь на Ингвара, пёс скалил зубы. «Придурковатый санитар из морга, — с омерзением подумал Ингвар. — Или истопник. Или ещё невесть кто».

Они обошли здание, миновали крытые черепицей службы и оказались во внутреннем дворике, с трёх сторон окружённом стенами клиники. Старик вытянул из кармана ключи и склонился перед низенькой дверцей с надписью «Только для персонала». Разномастные терьеры, лежавшие по земле, бросились к старику, раздался скулёж и лай.

— Ну-ну! Тихо, шерстяные ублюдки, — сказал старик.

Дверь открылась, за ней оказалась крутая лестница в подвал. Старик повернулся к Ингвару и протянул длинную руку:

— Историю болезни принёс?

— Да. Как мне увидеть адъюнкта Абсалона?

— Сейчас он тебя примет, — ответил старик.

Ингвар протянул ему папку, старик вошёл в дверь и щёлкнул засовом. Ингвар уселся на лавочку, прислонённую к стене. Терьеры молча разбежались по двору, кроме яростного Риппи — он сел напротив Ингвара и пристально следил за ним из-под косматых бровей. Заморосило. Ингвар, закрыв глаза, постарался совершить ментальное усилие, сдвинуть иголку своей личности в другую, параллельную бороздку жизни, где всё хорошо, где он выпал, как обычно, в начале октября, где он остывает вместе с миром, а не как сейчас.

На лицо Ингвара упала тень, он открыл глаза. Никуда иголка не перескочила. Старик стоял перед ним, сжимая в руках картонную папку. Он вырядился в белый халат с чернильным пятном на клапане кармана.

— Адъюнкт Абсалон меня примет? — спросил Ингвар.

— Примет, — ответил старик. — Адъюнкт Абсалон — это я.

* * *

В кабинете было холодно. Абсалон махнул Ингвару рукой на кожаный диван, а сам уселся за огромный стол зелёного сукна. Солнце выбралось из-за туч, над лысиной Абсалона засияли мельтешащие пылинки. Телевизор с водяной линзой тихо бубнил на тумбочке в углу. Сначала Канцлер пожелал нации спокойного сна, потом появился располневший к зиме Понтифик с напутственной молитвой, потом появилась декольтированная дама и объявила Концерт № 4 фа минор Вивальди.

— Чушь, — сказал Абсалон, листая историю болезни.

— Что? — спросил Ингвар.

— Твоя надежда на шестую диапаузу — чушь, — Абсалон закрыл папку, поставил её на полку каталожного ящика и с грохотом его захлопнул.

— Человеку свойственно надеяться, — бледно улыбнулся Ингвар.

Абсалон выпучил на него прозрачные глаза, видимо, ожидая продолжения, но Ингвар не нашёлся, что ещё сказать. Абсалон достал из ящика стола увесистую конторскую книгу, принялся записывать.

— Что вы пишете? — спросил Ингвар.

— Ингвару Хансену, скобка открывается, диссомния, запятая, поступление 30 октября сего года, бессрочно, скобка закрывается, выдано — тут я пишу списком. Первое: кальсоны шерстяные с начёсом — две пары. Второе: тельник зимний, третьего срока — одна штука.

— Что значит «бессрочно»? — сказал Ингвар, и сердце его заколотилось.

— Это значит, что, скорее всего, ты проведёшь в клинике Святого Якоба всю оставшуюся жизнь, — Абсалон глянул на Ингвара. — Если переживёшь зиму, разумеется.

— Послушайте… Чёрт возьми! Врач не исключил…

— Чушь! — крикнул Абсалон, стукнув ладонью по столу. — Врач не исключил чушь. Чем быстрее ты это поймёшь, тем лучше.

Ингвар схватился за голову, с ужасом глядя на появляющиеся в книге аккуратные строчки. Абсалон писал крупным каллиграфическим почерком, и Ингвару показалось, что над ним совершается какой-то гнусный ритуал, что прямо с конторского листа в его жизнь вползают тулуп ватный первого срока, шапка натуральной шерсти, мыло хозяйственное два бруска, деменция и распад психики.

— Мне нужно домой! — крикнул он.

— Зачем? — удивился Абсалон.