Шашлыки - [3]

— Я тебя прощаю, мой учёный друг! — сказал Дюбель.

— Она будто с другой планеты, — объяснил Тушкан извиняющимся тоном. — Она уверена, что у нас полицейское государство и мы все страшно несвободны. И, конечно, мы несчастны, просто не понимаем этого, но, если нам открыть глаза, обязательно поймём. А ещё женщины у нас… — он сделал паузу и процитировал: — …Как и в любом тради-цио… тра-ди-ци-о-на-лис-тском социуме, испытывают серьёзное давление социальной среды и находятся в подчинённом положении.

— Ничего себе! — поразился Дюбель. — А я считал, что это мужики у нас в основном подкаблучники. Ты её с Багирой, случаем, не знакомил?

— Знако-омил, — протянул Тушкан, расплывшись в сладкой улыбке.

— И как?

— Не-а. Не подрались. Хотя вилку Багира у неё перед носом завязала в свой фирменный узелок. Но, ты знаешь, насчёт положения женщин сейчас у Челси пафоса поменьше. Это даже не после знакомства с Багирой, а когда в наш кемпинг в Ялту Добрыня с семьёй приехал. Тут она задумалась.

Дюбель понимающе кивнул. Добрыня служил в СОБРе и внешне являл собой впечатляющий пример русского богатыря, разве что без бороды, зато ладонь — с лопату. И трое его сыновей породой вышли в папашку. А в маме, полурусской-полупермячке, росту было от силы метр шестьдесят. Но со своими мужиками та управлялась с небрежной грацией истинной королевы. Нет, не типа — я тут возлежу, а вы вокруг меня носитесь, как наскипидаренные, — свою часть семейного бремени она несла не менее артистично. На её плов, пельмени или борщ народ слетался, гулко сглатывая. Но что касается остального… Дюбель помнил трогательный эпизод, свидетелем которого стал на выезде за грибами. Добрыня с сыновьями 5 километров бегом пёрли жену и мать по лесу через овраги и буераки, приговаривая: «Ничё, родная, потерпи ещё чуток — к дороге выйдем, а там скорая уже ждёт». И все 5 километров пострадавшая колотила их по плечам, вопя: «У меня вывих, а не перелом, уймитесь, бешеные!»

— Значит, присмотрелась и что-то поняла?

— Поняла, да не то, — ухмыльнулся Тушкан. — Мы всё равно неправильные. Присмотреться-то она присмотрелась, ага… И совершила великое открытие. Челси знает, в чём главная проблема и корень наших бед.

— Рабский менталитет? — с надеждой спросил Дюбель.

— Да ты что, как можно! Рабский менталитет бывает только у врагов. И даже думать такое разрешается только про врагов. Про тупое быдло из Техаса, про оболваненных мещан Нью-Йорка. А Российская империя почти 200 лет — стратегический партнёр Калифорнии! С того дня, когда эскадра контрадмирала Попова вошла в гавань Сан-Франциско, растёт и крепнет нерушимая дружба русского и калифорнийского народов! 200 лет вместе! Я сейчас не шучу. Я повторяю за Челси слово в слово. Ну разве она не прелесть?

— Э-э… Ну да… — неуверенно произнёс Дюбель. — А какой у нас тогда менталитет? Имперский?

— Если бы. Мы анархисты. Только не идейные, а природные. От сохи, так сказать.

— То есть мы даже анархисты — хреновые? — изумился Дюбель.

Он сейчас не валял дурака, ему и правда было как-то… странно.

— В приличное общество не пустят, — заверил Тушкан. — У нас никакого представления о законах, правилах и ответственности. Вот как сейчас: приехали в лес, совсем не думая, кому он принадлежит, натаскали чужого валежника, развели костёр, мангал поставили — и всё это вне специально отведённых мест. Грибов насобирали, нанеся владельцу земли большой ущерб… Короче, ужас! И куда только смотрит наша безалаберная полиция?!

Дюбель секунду-другую озадаченно пялился на собеседника, а потом сдавленно заржал. Тушкан наклонился поближе.

— А ещё знаешь что? Ты Жабыча помнишь?

— Это который у нас в школе вёл ОБЖ? Подпол-ракетчик?

— Ну да. Так вот, Челси, когда говорит про США, чешет точно по его методичке. Агрессивный режим, сотни военных баз, развязанные войны по всему миру, сгоревшие города, дети-сироты… — он замолчал, а потом неожиданно вздохнул: — Жалко её, сил нет. Прямо хоть женись на дурёхе, пропадёт ведь.

— В смысле?

— Да голова у нее таким мусором забит. Для неё теперь бывшие соотечественники из Нью-Йорка, Конфедерации Ди-Си, Техаса или Тридцати Первых штатов — конкретные злодеи и враги. Чёрт, как всё поменялось, а? Вот скажи мне ещё лет 20 назад, что так обернётся, долго бы ржал. А они взяли и страну порвали в клочья.

— Порезали на шашлыки, — подсказал Дюбель.

— Верно. Вот как так, а? Мы же были уверены, что они помешаны на величии страны. А они оказались помешаны на выгоде. Ничего личного — только бизнес!

— Если бы моему отцу, допустим, году в восемьдесят пятом рассказали, как партийные секретари порежут на шашлыки Советский Союз, потому что каждому захотелось свой кусок мяса… — протянул Дюбель. — Папа тоже посмеялся бы. А потом дал бы шутнику в морду.

К реке шаркающей походкой спустился Казак. Глядел он так, словно у него трагедия уже не на 75 рублей, а на все 100.

— Ну бисова баба…

— Открыла тебе глаза на гнусную сущность русских? — съязвил Дюбель.

Казак помотал головой. Он явно был не склонен шутить.

— Ужас как жалко дивчину. Кто им мозги промывает? А главное — за что?! Она ведь не злая. И не дура. Она просто за всё хорошее. Но… Эх, блин!