Шашлык на свежем воздухе - [38]

— Да ладно, — отмахнулся Гришкин. — Мне же не трудно.

И Кузьма поехал в вагон на шее у Гришкина.

В поезде к нашему ребенку подключился Пашкин.

— Ну, оголец, хочешь конфетку? — спросил он.

— Не хочу! — мотнул головой Кузьма и покраснел.

— Ишь как вымуштровали, — недовольно заметил Гришкин.

— Это ты зря, оголец, — сказал Пашкин. — Зря отказываешься. Ты действуй так: дают — бери, а бьют — беги.

— Кхым-кхым… Вот что, Кузьма, — толстым голосом сказал я. — Относительно второй части… Это, видишь ли, дядя шутит. Когда бьют — надо не убегать, а давать сдачи.

— Сам-то шибко даешь? — спросил Гришкин.

— Да глупости это, — сказал Пашкин. — Материи… Лично я, например, бегал. Убегу — и все. Ну, правда, что бегал я здорово. Меня сроду догнать не могли.

— Вы! Звери! — не выдержал Яшкин. — Позвольте ребенку конфетку-то взять!

— Ладно, Кузьма, возьми, — разрешил я. Кузьма взял.

— А что надо сказать? — строгим голосом спросила жена.

— Дядя, дай еще! — подсказал Яшкин.

— Яшкин! — зашипел я. — Ты чему учишь!..

— Да бросьте вы, честное слово! — возмутился Гришкин. — Ребенок — он есть ребенок…

Мы вылезли на станции Ноздревой, и Кузьма сразу же увидел кур. Куры неподвижно лежали в пыли под плетнем.

— Они умерли? — спросил Кузьма.

— Спят, — ответил Пашкин.

— Нет умерли, — не согласился Кузьма.

— А ты возьми палку да турни их — враз оживеют, — сказал Гришкин.

— Кузьма, назад! — закричала жена. — Брось эту гадость!

— Пусть погоняет, — удержал ее Пашкин. — Где еще он куриц увидит.

Куры, исступленно кудахча и сшибаясь друг с другом, летели через плетень, в воздухе кружился пух.

— Ну, силен! — повизгивал Яшкин. — Вот рубает! Ай да причина пожара!

На берегу речки Яшкин с Кузьмой начали готовить костер.

— Тащи дрова! — командовал Яшкин. — Волоки сушняк, гнилушки, бересту, ветки — все пойдет!

— Кузьма! — сказал я, нервно протирая очки. — Не смей ломать эти прутики! Их посадили тети и дяди, думая о теба и о таких, как ты. Каждый человек должен…

— Пусть заготовляет, не мешай! — оборвал меня Гришкин. — Ломай, парень, их здесь до хрена. Век не переломаешь.

Тем временем Яшкин и Люся, расстелив на земле клеенку, «накрыли стол».

— Так много луку! — удивился подошедший Кузьма.

— Ничего — осилим, — заверил его Пашкин. — Под водочку он так ли еще пойдет.

— Все равно — до хрена, — сказал Кузьма.

Жена побледнела.

— Кузьма! — вскочил я. — Немедленно встань в угол!

Яшкин как стоял, так и покатился по траве.

— А угла-то! — задыхался он. — Угла-то… Угла-то нет!..

— Нет угла, — хмуро сообщил Кузьма.

— Хорошо! — сказал я. — В таком случае встань под кустик.

Кузьма встал.

— Под кустиком! — сказал Яшкин и снова затрясся от смеха. — Под кустиком полагается сидеть… А не стоять… Ты садись, старик. Садись.

Кузьма сел.

— Товарищи! — не выдержала жена. — Нельзя же так…

— Ну-ну-ну! — сказал Пашкин, разливая по кружкам водку. — Вы тоже меру знайте. Совсем замордовали человека. Родители… Давайте-ка вот лучше выпьем.

Выпили. Закусили луком и редисочкой. Луку, действительно, было до хрена. Пашкин стал наливать по второй.

— Ой, мне не надо! — прикрыла кружку жена.

— Я тоже… воздержусь, — буркнул я, покосившись на Кузьму.

— Эт-то как же так? — спросил Пашкин. — Эт-то что же такое? А ну-ка—в угол! Немедленно.

— Под кустик! — застонал от восторга Яшкин.

— Ребята! Ребята! — испугался я. — Вы чего!..

— Под кустик! — рыкнул Гришкин.

— Под кус-тик! Под кус-тик! — стали скандировать они втроем.

Мы с женой, улыбаясь дрожащими губами, встали под кустик.

— А ты выходи, — сказал Пашкин Кузьме. — Ты свое отбыл.

Кузьма вышел.

— Братцы! — взмолился я. — Что же вы делаете!

— А когда в углу — тогда не разговаривают, — поддел меня Кузьма.

— Что, съел? — спросил Яшкин. — Ты, Кузьма, папку не слушай, — сказал он. — Папка у тебя — вахлак. Очкарики, вообще, все вахлаки.

Пашкин, между тем, разлил по третьей.

— Ну, будем здоровы! — сказал он и обернулся к Кузьме. — А ты чего же сидишь-скучаешь? Тоже мне — мужик! Ну-ка, давай за папу с мамой — выручай их!

— Я не пью еще, — ответил Кузьма.

— Ничего, научишься, — сказал Гришкин. — Это дело такое. — Он вдруг оживился. — Вот у меня племянник — чуть разве побольше Кузьмы, — а пьет. Сядут с отцом, вжахнут пол-литра — и песняка.

— Ранняя профессионализация? — живо откликнулся Яшкин. — Бывает. У меня, у соседей — девчонка. Представляете, девчонка…

И потек милый интеллигентный разговор.

Возвращались мы вечером, в переполненной электричке. Кузьма спал на коленях у матери.

— Ну вот и вся проблема отцов и детей, — нравоучительно сказал Пашкин, — А то, понимаешь, ребенка оставить им не с кем… Эх вы, эгоисты! Да для него этот день знаете какой! Он его, может, на всю жизнь запомнит…

ЧЕТВЕРНОЙ ОБМЕН

— Значит, у вас — трехкомнатная? — переспросил Он, упершись напряженным взглядом в разложенные на столе бумаги. — И у папаши трехкомнатная?..

— Именно так, — закивал я. — Только она не вся моя, понимаете? У меня вот, обратите внимание, две из трех, — я выхватил из этого пасьянса нужную бумагу и пододвинул к Нему. — А в третьей, вот здесь отражено, — я отыскал другую бумагу, — проживает одиночка — гражданка Виолетта Буркина.

— Ага, — сказал Он, наморщив лоб. — А у папаши?