Шашлык на свежем воздухе - [14]

Осмомыслов победоносно оглядел зал и спросил:

— А кто из вас может водить мотоцикл? Присутствующие растерянно молчали. Мотоцикл никто водить не умел.

— Та-ак, — сказал Осмомыслов и перевернул страницу густо исписанного блокнота. — Следующее доказательство…

…Когда он привел четырнадцатый сногсшибательный факт из газеты «Тайме оф Индиа» о том, что член королевского общества Англии профессор Роберт Хинде работает над составлением обезьяньего словаря и уже перевел около шестидесяти звуков, движений и жестов, председатель малодушно сказал:

— Товарищи, я считаю, нам следует согласиться с Викентием Измаиловичем относительно его утверждения по поводу обезьяны. Как, товарищи, согласимся?

— Согласимся! — крикнули молодые специалисты Шуберт и Дранкин, радостно поглядев на часы.

— Требую голосования! — непримиримо сказал Осмомыслов.

Проголосовали. Большинством голосов подтвердили, что обезьяна думает.

Подпужнянский от голосования воздержался.

…Вопрос о борьбе за рентабельность изделий перенесли на следующую пятницу.

ПЕССИМИСТ

Мы встретились утром, на трамвайной остановке. Из-за новых крупнопанельных домов, построенных с опережением графика, всходило желтое, как апельсин, солнце. Трамваи прибывали строго по расписанию. Пахло свежеполитым асфальтом и редиской. Юго-западный ветерок дул со скоростью пять метров в секунду. Температура воздуха в тени была двадцать два градуса с перспективой подняться к полудню до двадцати семи.

— Какое утро! — сказал я. — Обалдеть можно!

— А от чего, по-твоему, в наше время нельзя обалдеть? — спросил он. — Ну, назови.

Я поискал глазами поблизости какое-нибудь подходящее явление, ничего не нашел и растерянно заморгал.

— Вот видишь, — злорадно сказал он. — И не найдешь. Например, ты думаешь, что сейчас тихо? Ничего подобного. Слава богу, человеческое ухо способно воспринимать только определенный диапазон звуков. Если бы мы могли услышать все, наши головы разлетелись бы в пыль. Вокруг нас грохот, визг, трамтарарам. Просто кошмар! Человеку это не под силу. Все мы кандидаты в сумасшедшие.

— Что же делать? — спросил я, с тревогой обнаруживая, что начинаю воспринимать отдаленный стрекот компрессора, электровозные гудки и передаваемый по радио урок гимнастики.

Он пожал плечами с таким видом, будто хотел сказать: «А что делать? Делать нечего. Один выход — ложись да помирай».

…За обедом он подошел ко мне с бутылкой кефира в руке и брезгливо окинул взглядом стол. Я спешно прикрыл салфеткой свиной бифштекс с яйцом и зеленым луком.

— Мы ежеминутно играем со смертью, — сказал он, взбалтывая кефир. — Мы просто занимаемся медленным самоубийством, обедая каждый день. Недоваренная и тем более сырая пища плохо усваивается желудком. Очень вредны яйца, если их есть со скорлупой. Фрукты и овощи, вымоченные в растворе сулемы, могут убить на месте. Я просто удивляюсь, как мы до сих пор живы…

Вечером он позвонил мне по телефону:

— Ну, чем занимаешься?

— Да так, — сказал я, — лежу вот с книжечкой на диване.

— У тебя еще хватает мужества лежать на диване? — сказал он. — В то время, как…

Я бросил трубку и остаток вечера простоял босиком на раскаленной электроплитке. А утром повесил на шею две пудовые гири, обсыпал голову содержимым пепельницы и в таком виде отправился на работу.

И снова повстречал его на трамвайной остановке…

— Между прочим, — сказал он, заметив у меня во рту сигарету, — если вдыхать табачный дым, перемешанный с выхлопным газом, ипритом и люизитом…

Я молча опустился на колени и положил голову на прохладную рельсу.

…Кажется, трамвай пришел точно по расписанию.

КАРАНДАШ

— А тебе я привез вот что! — сказал мой друг, вернувшись из туристской поездки. Он с таинственным видом запустил руку в карман и достал карандаш. Отличный самозатачивающийся карандаш из цельного грифеля знаменитой фирмы «Хартмут».

Я полюбовался карандашом и спрятал его в стол. Большой нужды в нем не было — писал я авторучкой. Может, он так и пролежал бы в столе или потерялся, как терялись все другие мои карандаши, если бы не случай.

Карандаш увидел очеркист Небыков. И сразу же схватился за него двумя руками.

— Отдай! Бери за него что хочешь!

Мне очень нравилась ленинградская зажигалка Небыкова. Хороши были у него также старые мозеровские часы. Но я застеснялся. Правда, дареному коню в зубы не смотрят, но, все-таки, карандаш стоил не больше тридцати копеек.

— Не могу, — ответил я. — Подарок.

— Отдай, — угрюмо сказал Небыков. И потянул карандаш к себе. Я потянул обратно.

В этот момент вошел художник Малявко, увидел карандаш и, по своему обыкновению, захныкал:

— Я рисую. Я штрихую. Я тушую. Подари, голубчик! Уступи. Променяй. Зачем тебе? Я твой портрет нарисую. В рост.

— Идите вы все к черту! — сказал я и положил карандаш на место.

Потом зашел наш редакционный поэт Жора Виноградов, заговорил мне зубы анекдотом и попытался унести карандаш в рукаве пиджака. Я догнал его на пороге и сделал подножку.

— Ладно, — сказал Жора, разминая ушибленное колено. — Собственник! Все равно не убережешь.

После Жоры заявился председатель месткома Курчавый. Он поставил передо мной карманный радиоприемник и повернул рычажок. Радиоприемник заиграл танец маленьких лебедей.