Шашки наголо! - [46]

Колонна замедлила шаг и остановилась. Перекатами прозвучала вдоль колонны многократно повторяемая команда: «Слезай!» Конники проворно спешились, взяв коней под уздцы. Приятно было после длительного нахождения в седле размять затекшие ноги на твердой земле. Сойдя с коней, мы не сразу рассмотрели странный силуэт на земле.

На раскатанной и отполированной сотнями тысяч колес, плотной, как бетон, сухой и глинистой дороге чуть заметно вырисовывался силуэт солдата с раскинутыми ногами. Он лежал головой на запад, в сторону наступления наших войск. Солдат, а точнее, его останки, были настолько сильно впрессованы в дорогу, что составляли с ней единое целое. Останки солдата были заподлицо с дорогой, и только более темным обмундированием выделялись на твердой и гладкой поверхности. Судя по ботинкам и обмоткам, это был наш боец из пехоты. Как он встретил свой последний час — был ли ранен, убит, — сказать было уже невозможно. Этот отпечаток на дороге послужил нам еще одним напоминанием, что надо беспощадно мстить фашистским разбойникам за все беды нашей многострадальной Родины и за всех погибших советских людей.

Командир роты, где числился погибший солдат, наверное, доложил о нем, как о без вести пропавшем, и занялся приемом нового пополнения. Небыстро знакомился в наступлении комроты с людьми, не было на это времени, надо наступать, не давать немцам передышки. Уцелевшие после боя друзья помянули его в числе погибших, подняли чарку за упокой.

«Садись!»

Полк перешел на рысь, продолжая свое движение вперед, к встрече с врагом. Впереди была Белоруссия. Мы были на пороге одной из замечательных стратегических операций Великой Отечественной войны.

Перед самой Белорусской операцией у меня во взводе случился интересный эпизод. Полк форсированным маршем двигался к исходным позициям для входа в прорыв. Последняя дневка, расседланные кони паслись на лугу. И тут случилось непредвиденное. С пастбища, к расположению батареи, ездовые вели отдохнувших и сытых коней, когда командир орудия Петренко, указывая на приближающихся лошадей, ехидно заметил:

— Смотрите, лейтенант, а у Паланевича (командира другого орудия) пополнение. Его коренные идут не парой, а втроем!

— Что такое?

— Ездовой коренных (орудийной упряжки) ведет свою пару коней и … жеребенка!

— Откуда жеребенок? — спрашиваю у Паланевича.

— Не знаю.

А Петренко сострил:

— Не знает, откуда берутся жеребята? Да это твоя коренная кобыла в подоле принесла. Вон смотри, стригуночек ей под брюхо лезет, проголодался, сердешный, после рождения!

ЧП, да и только! И это в то время, когда через день–два в рейд и в бой!

— Ездовой, ко мне!

Повесив голову, подошел ездовой орудийной упряжки, исправный солдат из старослужащих. Спрашиваю:

— Откуда жеребенок? Опять Петренко встрял:

— И этот не знает, кобыла в капусте нашла, хе–хе!

— Сержант Петренко, иди к своему орудию, без тебя разберемся!

Надо сказать, что мои командиры орудий дружили между собой и выручали друг друга как на марше, так и в бою. Но любили подначивать друг друга. Я опять обращаюсь к ездовому:

— Как это получилось?

— Виноват, товарищ гвардии лейтенант, недоглядел. Может, это тогда, когда наши кони паслись со штабными. У капитана, начальника штаба полка, жеребец чистокровный, я его тоды прогонял, а он, видно, подлец, улучил момент. Виноват, оплошал, не усмотрел … И добавил:

— А Стригунок такой славный, жалко его в расход.

— Ну вот, теперь начальник штаба виноват. А кобылу не жалко? Кто будет пушку таскать? Что делать будем? У нас не цыганский табор. Положено пристрелить его и повару на мясо!

Сказал, а жеребенок, как будто понял наш разговор, подошел ко мне и ткнул свою мордочку мне в руку, а потом и ездовому. В душе мне стало жалко Стригунка, уж больно он ласковый.

— Паланевич, разберись, твои кони, и тебе с ними и в рейд, и в бой.

А через час пришла ко мне целая делегация просить за Стригунка:

— Мы все его будем оберегать! И от начальства схороним. А стрелять его у нас рука не поднимется!

Решили обождать с расправой. Тем более что в рейде и в бою старшее командование нас редко посещает. Мы придавались эскадронам. Комэскам мои орудия только придавались, а подчинялись мне. Комбату пришлось доложить, на что он сказал:

— Смотри сам, ты отвечаешь за свой взвод. Тебе и решать, но лучше, пока не поздно, избавиться от жеребенка.

Ночью был марш. Вошли в прорыв, а утром в районе Богушевска, опережая пехоту генерала Крылова, вышли на оперативный простор. Все время двигались рысью, и с нами рядом бежал Стригунок. Видно, крепким родился, весь в мать. А она прошла с батареей рейды и под Москвой, и под Сталинградом. Перешли на шаг. Короткая остановка. В головном отряде полка второй эскадрон Олейникова, а у нас передышка. Советуюсь с Паланевичем: