Шарлотта Маркхэм и Дом-Сумеречье - [18]

— Никто и никогда не возвращается, — промолвила я.

Джеймс выпустил юбку загадочной дамы, внимательно оглядел ее с головы до ног и растерянно встретил мой молящий взгляд. В его глазах я читала: он нимало не сомневается в том, что женщина, к которой он прильнул, — его мать.

А вот Пол даже отстраняться не стал от ее плеча. Мальчуган пробудился от ночного кошмара, все оказалось чудовищным недоразумением. Сбылись его самые заветные надежды.

— А вот она вернулась. Она снова жива.

Женщина взъерошила Полу волосы, взяла его за подбородок, повернула лицом к себе, заглянула в глаза:

— Нет, родной, не жива.

Лицо у него вытянулось, он медленно попятился назад, таща за собой брата. Я проворно ухватила обоих за плечи, чуть резче, чем собиралась, и крепко прижала к себе, чтобы не сбежали.

Внушительный особняк перед нами выглядел куда более привлекательно, нежели темные, гнетущие сумерки сада, где по земле ползли-извивались тени, но я бы ни минуты не колеблясь бежала прочь тем же путем. Я придирчиво рассматривала женщину, которая заявляла о себе как о миссис Дэрроу. Я бы перед кем угодно стала горячо отрицать, что верю в призраков, — но как тогда быть с человеком в черном? Зловещий призрак, тяготеющий к обществу покойников, ничуть не более правдоподобен, чем воскрешение молодой матери, ушедшей до срока. Она лгунья, или призрак, или что-то третье?

Казалось, сердце мое вот-вот вырвется из груди. Я осознала, не без отвращения к себе самой, что того и гляди запаникую — как на моих глазах паниковали другие женщины и что, вероятно, ожидалось и от меня. Но падать в обморок и лишаться чувств я категорически отказывалась; в висках у меня стучало, и пугающая пустота внутри стремительно разрасталась, пока не превратилась в нечто плотное и осязаемое. С детьми ничего не случится — я этого не допущу. Странное то было чувство; ничего похожего я в жизни не испытывала. Нам грозила опасность, и нешуточная, и у меня просто дух захватывало при мысли, что я должна с ней справиться.

Вероятно, взгляд мой сделался жестким и полыхнул огнем — и, вероятно, в нем читалось новообретенное бесстрашие, потому что женщина вздохнула, и от ее невозмутимого, величавого самообладания не осталось и следа. Она скрестила руки на груди, словно женщина на портрете из кабинета мистера Дэрроу, и явно забеспокоилась.

— Милые мои, я же вернулась к вам. — Она шагнула вперед, но мальчики лишь сильнее прижались ко мне. Женщина вновь остановилась и слабо улыбнулась. — Наверное, этого следовало ожидать. Я же так надолго вас покинула.

— И папу тоже. — Пол выпустил мою руку, но к загадочной женщине так и не сделал ни шагу. Голос его чуть срывался.

При упоминании о мистере Дэрроу женщина быстро оглянулась на особняк — и вновь перевела взгляд на Пола.

— Пожалуйста, не сердитесь на меня. Я ужасно не хотела вас бросать — поэтому и вернулась. Я бы явилась в Эвертон, но мне приходится соблюдать определенные правила.

— Пойдем с нами домой. — Джеймс отступил от меня и встал рядом с братом.

Женщина покачала головой.

— Теперь мой дом — здесь, и вы можете приходить сюда, когда захотите. И она указала на массивный особняк.

Мальчики переглянулись, затем обернулись на меня, но я была неумолима.

— Простите мне мое недоверие, — промолвила я, пытаясь взять себя в руки: у меня словно вскипала кровь. — Но как мы можем быть уверены, что вы — настоящая миссис Дэрроу, а не какая-нибудь самозванка, задумавшая недоброе?

— Вижу, мой муж сделал достойный выбор. — Женщина на миг умолкла, словно вкладывая в свои слова дополнительный смысл, что не прошло для меня незамеченным. — Если бы таково было мое намерение, зачем бы мне вас убеждать мне поверить? Я бы, наверное, уже давно сделала что-нибудь, что подтвердило бы вашу версию.

— Я не берусь разгадать прихоти мертвых.

— И это мудро. То есть вы мне верите?

Я ожгла ее суровым взглядом и сменила тему:

— Это место не для детей.

— Как вы можете быть уверены? Вы же внутрь еще не заходили! Дом-Сумеречье может стать каким угодно, по вашему желанию.

К моему ужасу, к ней явно возвращалась былая уверенность; она сдержанно улыбалась собственной изобретательности. Еще чего не хватало, подумала я. Развернулась вместе с детьми, что по-прежнему жались ко мне, и решительно зашагала обратно в сад. Женщина, снова отчаянно перепугавшись, закричала нам вслед — только так я и намеревалась с нею общаться. Доведенные до отчаяния люди чаще совершают ошибки.

— Ну пожалуйста, дайте мне шанс доказать, кто я такая! Спросите у меня что угодно! Что-нибудь такое, о чем знала только Лили Дэрроу.

Я остановилась у границы сада и медленно обернулась, пытаясь вспомнить хоть что-то о покойной жене моего нанимателя.

Но Пол опередил меня:

— Как называлась колыбельная, которую ты нам пела?

Женщина улыбнулась, на мгновение прикрыла глаза, словно прислушиваясь к музыке, долетевшей на крыльях теплого ветерка, что повеял между садовых деревьев, раскачивая плоды на ветвях.

— «Вечера в Эвертоне». Мы придумали ее вместе и каждый вечер пели по-разному, в зависимости от того, что случилось за день.

В иных доказательствах дети не нуждались. Они снова кинулись к матери и крепко ее обняли, наперебой прося прощения, что усомнились в ней. Что до меня, то я все еще сомневалась, даже при том, что нервное возбуждение от опасности уже угасло, сменилось рассудочной осторожностью. Те, кто умер, к детям больше не возвращаются. Но если для миссис Дэрроу этот закон отменили — а я еще не вполне убедилась, что так оно и есть и это не продуманная уловка, рассчитанная на то, чтобы использовать в корыстных целях детей богатого вдовца! — тогда почему же никто из моих близких вернуться не смог? Лишь по этой причине, и не иначе, я боязливо последовала за ними в огромный особняк, помня о тех, кого утратила, и надеясь вопреки всему, что если женщина сказала правду, тогда, может статься, внутри обнаружится еще не одна отлетевшая душа.