Шарлотта Бронте делает выбор. Викторианская любовь - [25]

Но пока она еще стоит на перроне вокзала в Лидсе. Опять Лидс, опять вокзал, как будто и не прошло полутора месяцев. 27 января. Поезд в Лондон опаздывает уже на два часа, все ждут его, конечно, в помещении станции, но она не может усидеть на месте. Она меряет шагами перрон и почти с удовольствием подставляет лицо снежному вихрю. Она как эти белые хлопья, повинующиеся кому-то свыше и сейчас засыпающие все вокруг, – ее тоже влечет неведомая сила. Разве может снежинка устоять перед бурей? В Лондон она прибывает почти в полночь и вместо того, чтобы, извинившись за столь позднее появление, переночевать в “Чаптер кофе-хаус”, велит кучеру везти ее прямо на пристань. Он глядит на нее с нескрываемым изумлением, но едет и покорно ставит ее саквояж на дощатый настил возле воды. Глубокая зимняя ночь. Темза неспокойна, ее черные волны похожи на воды Стикса, по которым Харон вез в царство теней одинокую душу. Только он молчал, а лодочники, вылезшие на берег, отпускают соленые шуточки и таращат глаза. Худенькая девушка – в чем только душа держится – одна ночью на пристани. И не проститутка, нет, не похожа. Она выбирает одного, самого молчаливого, и просит отвезти ее на корабль “Граф Ливерпуля”, который утром должен отплыть в Остенд. В кромешной темноте они долго ищут его, крошечная шлюпка на веслах перебирается от одного судна к другому, пока наконец “Граф” не найден. Матрос отказывается принимать ее на борт ночью: нет, не положено, и только вышедший на палубу капитан проявляет милосердие и велит открыть каюту для дам. А если бы он был менее добрым или просто спал?

Шарлотта не думает об этом. Ноги у нее насквозь промокли, она закоченела. Но ей не холодно и не страшно. Она счастлива. Позже она напишет об этом: “Много раз в жизни мне приходилось, пребывая в гораздо более спокойной обстановке, чувствовать себя испуганной и несчастной. „Как это получается, – думала я, – что я полна бодрости и надежд, а должна бы испытывать уныние и страх?“”. В ту ночь она не чувствовала никаких угрызений совести и напрочь забыла сомнение в глазах родных и недоуменные вопросы знакомых: “Что, она бросает отца и опять едет учиться? Чему?”

Да, она ехала учиться. Учиться жить и любить.

Глава 9 Брюссель. Уроки английского

Шарлотта проснулась от того, что кусочек бумаги, смоченный яблочным уксусом, больно уколол ей глаз. И первой мыслью было: как хорошо, что она вернулась одна и Эмили не видит ее сейчас! Дело в том, что еще в Хауорте тайком от всех она читала в библиотеке дамские журналы и наткнулась на советы, как улучшить цвет лица. Знаменитая танцовщица Лола Монтес советовала: “Просеять пшеничные отруби и замочить на четыре часа в уксусе. Добавить желтки пяти яиц, два грана амбры, дистиллировать полученную жидкость и оставить на пятнадцать дней в плотно закупоренной бутылке”. Или знаменитый “Крем Хадсона”: “Смешать и растопить 8 унций миндального масла, 1 унцию пчелиного воска, 1 унцию спермацетового воска. При охлаждении крема добавить 4 унции розовой воды и 1 унцию флердоранжевой эссенции”. И хотя дамы сороковых годов позапрошлого века все это тщательно смешивали и охлаждали, Шарлотту больше всего устроил простой совет редактора Сары Хэйл: прикладывать на ночь к вискам кусочки бумаги, смоченные в яблочном уксусе. Теперь у нее болела голова, подступала тошнота из-за резкого уксусного запаха, а кожа, похоже, была все такая же бледная и желтоватая. Остается, как и раньше, смотреть на безупречно розовые щеки мадам и чувствовать свое убожество. Или она использует рисовую пудру с кармином? Боже, не хватает еще пудры и румян. Шарлотта яростно скомкала пахучую бумагу и пошла умываться – ледяной водой, потому что зима в Брюсселе стояла холодная. К завтраку она вышла с пылающими щеками.

В это же самое время ее подруга Мэри Тейлор писала из Германии, где совершенствовала свой немецкий, в Англию Элен Насси о том, что бедняжке Шарлотте, у которой и так мало развлечений в жизни, должно быть, страшно одиноко теперь одной в Брюсселе без сестры. И недоумевала насчет судьбы Эмили, отказавшейся возвращаться в Бельгию: что же она делает в Хауорте? Не читает же в самом деле дамские журналы в обществе какого-нибудь пустоголового щеголя? Увы, эти журналы теперь читала Шарлотта. И даже следовала их советам. И она вовсе не скучала без Эмили, а, напротив, чувствовала себя гораздо более свободной – во всяком случае, этой зимой.

Было воскресенье, и сразу после завтрака Шарлотта направилась в дом Диксонов на рю Режанс. Абрахам Диксон приходился дядей Мэри и Марте Тейлор. Это была еще одна английская семья, живущая в Брюсселе: ее глава был человеком широкого и веселого нрава, но не слишком удачным изобретателем и инвестором. Он безуспешно пытался продать свои патенты бельгийским ткацким мануфактурам. Шарлотта подружилась с его дочерью Мэри Диксон, миловидной тридцатичетырехлетней молодой женщиной, по понятиям того времени уже безнадежной старой девой. Ее брат, работавший в Бирмингеме, стал для Шарлотты новым “почтовым голубем” – расходы на отправку писем были немаленькие, и новая учительница пансиона на рю Изабель, которой хозяева положили 16 фунтов в год (добавим, что в Англии она имела бы за ту же работу приблизительно 50 фунтов), экономила.