Шарлотта Бронте делает выбор. Викторианская любовь - [11]
– Эмили, что с нами будет через год, как ты думаешь?
– О, я вижу прекрасную картину. Ты, Энн и я сидим в нашей собственной гостиной, обитой светлозеленым штофом, в прекрасном, процветающем пансионе для молодых девиц. Папа, тетя и Бренуэлл либо только что уехали, погостив у нас, либо должны вот-вот приехать. Все наши долги уплачены, и у нас много наличных денег. Ты собираешься путешествовать и скоро поедешь в свою любимую Францию, а я смогу больше времени уделять… ну, неважно чему.
– И это “неважно что” точно не преподавание в нашем пансионе, я уверена. А кто же там занимается с воспитанницами – одна бедняжка Энн? Пока я путешествую, а ты занимаешься неизвестно чем?
– Так только у Энн и может хватить на это терпения. Да, еще она, наверное, выйдет за “мисс Селия-Амелия”[6].
– Именно поэтому, мистер Майор Эмили, ты испортила перед нашим отъездом его прогулку с Элен, идя между ними и не дав им даже словом перемолвиться? Беспокоилась о сестре?
– Он глуп, конечно, и откровенно приударял за Элен, но если Энн это нравится, пусть он ей и достанется. Кстати, ты заметила, что здесь никто не говорит ни по-английски, ни даже по-французски?
– Не волнуйся, мы едем во французский пансион. Мадам Эже… Интересно, какая она. Похожа ли на мисс Маргарет Вулер – мне кажется, все женщины, которым удается завести собственное дело, чем-то похожи. И прошу тебя, будь с ней полюбезнее. Я-то знаю, что ты бываешь резка и даже груба с незнакомыми людьми не потому, что недобра, а…
– Довольно, Шарлотта. Пожалуйста, не гаси свечу.
Шарлотта отвернулась к стене: сейчас, перед началом их новой жизни, она старалась ничем не раздражать сестру, кроме того, в семье привыкли уважать чужое личное пространство. Эмили же достала записную книжку и карандаш и открыла страницу, заложенную высохшим вереском. Нет, это не была гондалская сага[7]. Это были стихи, своего рода тайный дневник. Эмили сочиняла их во время своих долгих одиноких прогулок по окрестностям Хауорта, и именно ради этого она при любой возможности стремилась туда отправиться, а вовсе не из одной только любви к природе, о которой многие годы спустя будет писать каждый исследователь ее творчества. Она знала, что сестры ужаснулись бы, прочти они хоть одно из ее стихотворений. Может, даже решили бы, что она больна и готовится к смерти. Но Эмили, как и они, просто жила в доме окнами на погост.
(Перевод Т. Гуртиной)
Они пока не знали не только того, что их ждет, но и того, какие же они на самом деле. Путешествия для того и придуманы, чтобы лучше понять самих себя.
В понедельник утром старомодный длинный дилижанс вез их из Остенда в Брюссель. Серые тучи и унылые поля, канавы вдоль обочин и мокрые крыши небогатых домов немногим отличались от английских пейзажей, разве что меньшими размерами, но Шарлотте нравилось решительно все. И когда вечером сквозь беззвездный мрак она увидела первые вспышки огней Брюсселя, то ей показалось, что город притягивает ее, как магнит. Они въехали через главные ворота – Porte de Flandre – на мост, по обеим сторонам которого в XVIII веке стояли две высокие круглые башни, теперь замененные на два невысоких здания, и вышли на рю де ля Мадлен, конечной остановке дилижанса. Рядом находился недавно построенный Hotel d’Hollande, где им предстояло переночевать и расстаться с Тейлорами: Джозеф далее сопровождал Мэри в Шато Кекельберг, где ее ждала сестра Марта, тоже учившаяся в этой престижной и дорогой школе. Семья Бронте с преподобным мистером Дженкинсом и миссис Дженкинс, которые их опекали в Брюсселе, должна была отправиться в самый центр города, на рю Изабель, в пансион супругов Эже.
Брюссель, переживший правление бургундцев, испанцев, австрийских Габсбургов и Наполеона, поражал разнообразием архитектурных стилей. В первый день у Шарлотты все смешалось в одну пеструю и тревожащую картину: церкви на каждом углу, причудливые фронтоны зданий, среди которых нельзя было найти двух одинаковых или хотя бы похожих, каналы, перерезающие улицы тут и там, узкие средневековые улочки, чисто выбеленные и ярко раскрашенные фламандские домики. Экипаж вез их на великолепную рю Рояль – Королевскую улицу. Там, совсем рядом с Королевским парком, стоял памятник генералу Огюстену Бельяру, сподвижнику Наполеона и одному из лучших его генералов (имя его записано на южной стороне Триумфальной арки в Париже). Здесь они вышли – дальше можно было пройти пешком. Несколько лестничных пролетов вниз от величественной мраморной фигуры генерала, опирающегося на саблю, – и путешественники оказались на рю Изабель, которая как бы отделяла верхний, фешенебельный и аристократический, город от нижнего, коммерческого и густонаселенного.
У этой улицы древняя и интересная история, но пока что сестры Бронте ее не знают. Они спускаются вместе с отцом по лестнице и останавливаются возле зеленой двери большого белого дома во французском стиле (Шарлотте он показался просто огромным) с латунной табличкой на фасаде. На ней написано:
Барбара – кто она? Что сегодня о ней знают в России? Дама в черном, поэт, композитор и певица – во Франции ее боготворят по сей день. Это песня Барбары звучала на траурной церемонии после парижских терактов в ноябре 2015-го: в моменты испытаний люди обращаются к тому, что является их душевным кодом. Это за ней с концерта на концерт колесило по Европе целое поколение французских интеллектуалов. Ее фотографию всегда носил с собой Морис Бежар. Услышав первый раз ее альбом, Михаил Барышников начал учить французский.
Англия, 1256 год. В жилах Генриха и его сестры Жюльетт течет кровь благородного Ричарда Львиное Сердце. Однако поразительное сходство с могущественным предком становится проклятьем. Чудом спасшись от мести принца Уэльского, Генрих получает от барона Шарля предложение взять в жены его прекрасную дочь Кэтрин. Тем временем Жюльетт попадает в сети дворцовых интриг. Принц Уэльский желает сделать Жюльетт своей фавориткой, даже против ее воли… Враги потомков королевской крови сильны и коварны. Но наследников замка Лейк-Касл ничто не остановит.
Валентина Лефевр была дочерью французского офицера, обосновавшегося на Мартинике в незапамятные времена, еще до ее рождения. Мать умерла, дав девочке жизнь, так что Валентина совсем ее не помнила. Жак Лефевр был больше приучен к командованию солдатами, чем к воспитанию дочери. Он обращался с ней, как с игрушкой, боясь сломать, но не зная, что с ней делать. Задаривал ее подарками, но никогда в достаточной мере не занимался ее воспитанием, переложив это занятие на плечи своих сестер. Умерев два года назад, Жак Лефевр оставил дочь на их попечение, чем совсем не удивил ни Валентину, ни теток, которые видели девочку гораздо чаще, чем родной отец.
Полагаете, желания сбываются только в сказках и принцы на дороге не валяются? Эдит думала так же, бредя по широкому тракту навстречу Англии и браку по расчету.«Уверена, найдется среди английских дворян романтичный дурачок, который поверит в мою слезливую историю и, не долго думая, обзаведется молодой очаровательной женой-француженкой. Скажете, цинично? Так ведь и жизнь не сказка о невинных девах и благородных рыцарях. Вот если судьба возьмет да и бросит к моим ногам принца, тогда я признаю, что ошибалась, но что-то мне подсказывает…Тут ветви густого придорожного кустарника подозрительно зашумели, и прямо передо мной в дорожную пыль вывалился потрепанный человек…».
Но и без этого характер мисс Гарднер был далеко не сахарным. Об этом с успехом говорил ее твердый подбородок, прозрачно намекая на ее потрясающее упрямство, капризность и общую вздорность нрава. Спорить с ней опасался даже сам генерал, поскольку в этих спорах он неизменно проигрывал с самым разгромным счетом. Но лучше всего о характере Аннабэл говорило ее детское прозвище, которое прилипло к ней намертво. По имени ее давно не называли не только родственники, но и знакомые, посчитав, что если имя отражает ее ангельскую внешность, то прозвище метко указывает на ее нрав.
В двенадцатый том собрания сочинений вошли два независимых романа и повесть, относящаяся к циклу «Аллан Квотермейн».
Вильхельм Мельбург привык ходить по лезвию ножа, каждый день рисковать собственной жизнью ради дела,которому служит уже много лет. Но чувство, вспыхнувшее помимо воли, вопреки всему, в холодных застенках СС заставляет забыть о благоразумии и осторожности. .
Новой книге Татьяны Москвиной, наверное, могло бы подойти название романа Джеймса Джойса «Портрет художника в юности». Но Москвина – писатель своевольный и гордый, чуждый постмодернистским играм и сомнительным заимствованиям. «Жизнь советской девушки» – прежде всего ее автопортрет на неброском ленинградском фоне 60–80-х годов прошлого века, выписанный с той беспощадной тщательностью, которая выдает автора как последовательного приверженца русской реалистической школы, тонкого психолога и дотошного исследователя уходящей советской натуры.
Сара Бьязини (р. 1977) – актриса, дочь кинозвезды Роми Шнайдер. Она пишет книгу для новорожденной дочери Анны: о радостях, о печалях, о тревогах и прежде всего о своей матери, которой лишилась, будучи совсем маленькой девочкой. “Книга Сары Бьязини – образец «новой чувствительности» в современной литературе. Открытые эмоции отныне не в почете. Все резкости намеренно приглушены. Никаких жестких противопоставлений. Все построено на полутонах. Ключевые слова – «деликатность», «сдержанность». И в этом тоже слышится тайная полемика со страстями, которыми были переполнены фильмы и жизнь ее матери.