У входа в мэрию стояло несколько человек, и один из них отрывисто читал наклеенное на стене воззвание.
Ярко освещённые пламенем пожара слова вдруг тускнели, когда из окон вырывались густые клубы дыма.
«…Вы знаете, какая участь ожидает нас, если мы сдадимся… К оружию!.. Поддержите XIX округ, помогая ему отрезать врага. В этом и ваше спасение. Не ждите, пока станут нападать уже на Бельвиль… и тогда Бельвиль восторжествует… Вперёд! Да здравствует республика!»
— Значит, Бельвиль ещё держится! — радостно воскликнул Шарло.
— Это последняя прокламация Коммуны, — проговорил кто-то печально. — Её расклеили утрам, когда Бельвиль ещё держался, а сейчас…
Кри-Кри не слушал дальше. Каждая минута промедления могла стоить жизни дяде Жозефу!..
— Если только он ещё жив! — вслух произнёс Шарло и ускорил шаг.
От здания мэрии до улицы Рампонно было не больше полутора километров, и в обычное время Кри-Кри, прекрасно знавший все улицы и переулки предместья Бельвиль, мог такое расстояние пробежать в четверть часа, а если воспользоваться проходными дворами, то и ещё скорее. Но сейчас добраться до улицы Рампонно оказалось нелегко.
Пораздумав, Кри-Кри сообразил, что ему надо идти по тому же направлению, по какому следовал весь поток людей, двигавшийся по Бельвильской улице в сторону Парижской. Все торопились на Фобур-дю-Тампль, где ещё держались, отражая яростные атаки версальцев, фундаментальные баррикады.
Поток подхватил Кри-Кри. Мальчик некоторое время двигался, не имея возможности ускорить шаг, так как его вплотную окружали люди.
Тогда Кри-Кри решился на обходный манёвр. Это удлиняло путь, но всё же давало выигрыш во времени.
Он задержался, дал толпе пройти вперёд и затем, повернув в обратную сторону, добежал до ближайшего угла и уже хотел было свернуть на Ангулемскую улицу. Но тут он вспомнил, что ещё никому не сказал о подземном ходе, которым пользовались предатели.
Увидев бежавшего ему навстречу федерата с чёрным от дыма лицом, в разорванной куртке, Кри-Кри бросился к нему:
— Послушайте! Я был в плену у версальцев и бежал оттуда… по трубе. Я покажу вам этот ход. Им пользуются версальцы, и его необходимо закрыть сейчас же, немедленно!
Федерат остановился и смотрел на мальчика как в полусне. Казалось, он только наполовину понимал смысл его слов.
— Ты, видно, засиделся у версальцев и ничего не знаешь. Поздно! Всё кончено! — И федерат пошёл дальше.
— Разве наши дела так плохи? — растерянно спросил Кри-Кри.
Но федерат был уже далеко. Ответил встречный парнишка, по всей вероятности сверстник Кри-Кри:
— Ты что, не в своём уме, видно? Вот дурак-то, спрашивает! А сам будто не знаешь!
Кри-Кри стало страшно. Он понял, что Коммуна раздавлена, и всё виденное им только что на Бельвильской улице предстало перед ним теперь в ином свете.
Шарло свернул на Ангулемскую улицу и, всё убыстряя шаг, добрался до Бельвильского бульвара.
Здесь не было ни души, так как улица обстреливалась версальской артиллерией.
Кри-Кри не стал обходить эту опасную дорогу — по ней можно было бежать быстрее.
Падавшие поминутно снаряды только подхлёстывали мальчика, и без того стремившегося скорей увидеть дядю Жозефа. Каждая секунда могла быть решающей для защитников баррикады.
Глава двадцать четвёртая
Знамя последней баррикады
Люсьен расставил усиленные караулы исключительно из переодетых версальских солдат, которым он заранее сообщил пароль.
Большинство защитников баррикады не смыкали глаз уже двое суток. Теперь они воспользовались затишьем и заснули крепким сном.
Заговорщики рассчитывали схватить Бантара и уничтожить коммунаров во время сна.
Всё было уже готово для неожиданного нападения, но Люсьен медлил, дожидаясь, пока уснёт и командир баррикады.
Когда Жозеф закончил осмотр орудий и подсчитал запасы снарядов и патронов, предатель уговорил его немного вздремнуть. Но в это время из окна на третьем этаже дома, примыкавшего к самой баррикаде, донёсся звонкий женский голос. Песня лилась непринуждённая, свободная:
Грозная, жестокая машина
Ей удар смертельный нанесла.
В ту же ночь бедняжка Жозефина
На руках у друга умерла.
Весть о том спокойно и бесстрастно
Выслушал директор и сказал:
«Очень жаль мне девушки несчастной!» —
И полфранка на поминки дал.
Жозеф вскинул голову и улыбнулся:
— Опять эта девушка наверху поёт! Надо ей сказать, чтобы она перестала петь. Как только версальцы примутся вновь за свою работу, она падёт первой жертвой. Какая неосторожность!
— Эта девушка всегда поёт, — отозвался Этьен с умилением.
— И голосок у неё чудесный! — добавил Лимож.
— Поднимись-ка к ней, Лимож, научи эту дурочку не только закрывать окна, но и прятаться в глубине квартиры.
Не скрывая, что это ему доставляет большое удовольствие, Лимож отправился выполнять поручение.
…Жюли было семнадцать лет. Всего несколько месяцев назад она приехала в большой, шумный Париж из глухой деревни. Отец привёз её в город, в услужение к мадемуазель Пелажи.
Мадемуазель Пелажи была богата, набожна, полна предрассудков. Она презирала парижских прислуг. Она хотела иметь совершенно неискушённую, неиспорченную городом девушку, которой можно было бы доверить квартиру, хозяйство и Мими. Главное, Мими — маленькую кудрявую болонку.
