Шантаж - [38]

Никогда не думал, что пушкинская любовная лирика будет столь горячо, хотя и несколько утилитарно, воспринята битым средневековым уголовником. Впрочем, чему удивляться — он же гений. Это я про Пушкина.

Провозился с Кудряшком до глубокой ночи. Постоянно отрывали — то одно, то другое. Сколько чего отсюда забирать? И не то чтобы у меня слуги особо глупые, просто они ещё моих планов не прочувствовали. Да я и сам… своих планов…

Оснастку мою для производства дырок забирать? А кто её там будет использовать? А кто здесь? А на сколько времени растянется этот вояж? По мне — быстро. Тут-то по карте и сотка километров всего. На тачке по шоссейке я бы за день обернулся. Э-эх… «Святая Русь». Бездорожье как образ жизни. По прикидке: два дня — туда, два — обратно, пару дней — там. А вот что в реальности получиться… А ведь может так получиться, что и вообще вернуться не удастся.

Не приходилось мне в прежней жизни столь часто и много образно продумывать действия свои на всякие разные случаи, как в «Святой Руси». Ибо всяких препинаний, кои поначалу и не видны вовсе были, находилось на каждом шагу великое множество. Вот же вроде и предугадал, и «соломки подстелил». А вдруг — «и средь ясного неба гром гремит». Люди же мои должны на всякий любой случай иметь смысл ясный. Не то, чтобы каждая мелочь расписана была, но хоть в какую сторону смотреть, откуда беду-то ждать.

Коли живут люди, как с дедов-прадедов заведено есть, то и во всякое время знают — чего делать надобно. По обычаю, по старине. Только и я, и ближники мои не по обычаю дедовскому живём. Потому и учить их было надобно. По- первости — на всяком шаге.

— Глава 118

Пока из Кудряшка всякое чего интересного по-вытягивал… Вирника-покойника вспомнили, по его делам-рассказам прошлись. Кудряшок сначала как-то темнил. Но после Пушкина — сильно зауважал. Удивительно — я тут кучу разного гадостного понаделал, а вот Кудряшка только стихосложение достало. Хотя понятно — хрипы рвать да всякие хитрости хитрить — он много мастеров по жизни повидал. А вот пушкинский стих — впервые. «Великая сила искусства»… крыть нечем.

А по Макухиным делам концы-то далеко идут. И надо брать быстро. А то прахом пойдёт. Ещё куча забот. И бросить жалко, и поднять… Голова пухнет. Как-то оно будет… Что-то я плотненько в этот мир вхожу — как не повернись — какая-то завязка дёргается. И помереть — нельзя, и отсидеться «в сухом прохладном месте» — нельзя.

Даже поспать нельзя — некогда. Я как-то со счёта времени сбился. Только когда Хотену мозги промывать начал, понял — уже за полночь.

Мужик глаз не открывает, зевает мне в лицо. Нагло так зевает — гланды видать. Дядя, когда наш «вождь и учитель» мучился от бессонницы — вся великая страна не спала. Вы этого не знаете — вы это узнаете. Не от Иосифа Виссарионовича — от меня лично. И ты у меня спать не будешь. Пробудил беднягу. Однозначно. Путём двадцати отжиманий в дождевой луже во дворе. Ну вот, уже и голосок слышен, и всякое слово на лету ловит. Потому что ждёт главного слова — «свободен».

Дождик ещё моросит, косцам завтра на покос не идти. Но на лесосеке много чего полуприготовленного осталось. Собрать, отторцевать, подстрогать, раскернить… Короче: не будет зубов деревянных — свои отдашь. Свободен.

Мокро, темно, холодно.

Через лес под дождём в Пердуновку топать… «Кому не спится в ночь глухую…» — фольк однозначно определяет рифму.

Но за мной Ноготок на коне приехал. Вот, Ванюша, люди уже про тебя не забывают. Ты их так достал, что уже и заботиться о тебе начали. Может и тебе озаботиться? Так-то ездить неудобно. Может, сделать Ноготку сумку кожаную набрюшную? Как у кенгуру. И тебе туда при всякой опасности — нырьк и только ушки наружу торчат. Хорошая парочка получится: палач сумчатый и попаданец сумочный. Как крокодил карманный.

Только въехали в Пердуновку — опять крик. Странный какой-то — из-под земли. Темно, ночь глухая, «Час Быка». И тут откуда-то снизу, из-под мокрой земли двора мужские голоса: «бу-бу». Злые какие-то голоса. Черти, что ли, повылезали? Так я ж в них не верю. Геть, геть чертовщина с бесовщиной, суеверия с небылицами! С нами — крёстная сила!

Мда… Не помогло. Верь — не верь, а посмотреть-то интересно. Проверил: точно — чертей в природе нет. Да и зачем нам ещё и черти? Когда мои собственные мужики в погребе дерутся.

Погреб во дворе, длинный такой подвал. В конце — вещички наши свалены. Темновато, потолок низенький. Под потоком болтается Николай. Слава богу — не на верёвке. Чимахай его за грудки поднял и… выговаривает. Одновременно протирает Николаевой маковкой дырку в потолке. Что меня сразу порадовало — оба обритые. Песок с потолка сыпется, но на их головах не застревает. «Лысому — быстрее причёсываться, хотя дольше умываться» — очень точное народное наблюдение. Какое внимание к подробностям, тщательность и достоверность в деталях сквозит в нашем фольклоре! Прямо не фольк, а американский «Science».

— Во что играем, добры молодцы? Кто скорей чужой головушкой дырку во двор прошибёт?

— Во… А… Ну… Не. Не играем. Жлоб этот… второй камень не даёт.

— А когда Николай преставиться — из него этот второй камень сам выскочит?